пятница, 03 декабря 2010
Люди, подарите мне его книгу, я от Лосева о нём в его книге "Ранний эллинизм" столько слышала! А, всё-равно я стоик, и смотрю на мир глазами стоиков Марк Аврелия, Зенона Коринфийского, Стоа Пойкиле ( первый раз такого кстати нашла в интернете, у Лосева ничего по этому поводу не было сказано ))
Секст Эмпирик. Сочинения в 2 т. Т. 2. / Общ. Ред. А.Ф.Лосева. М.: «Мысль», 1976., - подарите мля!!
Секст Эмпирик. Сочинения в 2 т. Т. 2. / Общ. Ред. А.Ф.Лосева. М.: «Мысль», 1976., - подарите мля!!
«Логика смысла» в концепциях стоиков и Ж.Делёза
Программа спецкурса
Данный спецкурс представляет собой своего рода историко-философский комментарий к книге Ж.Делёза «Логика смысла», причем к той ее части, в которой Делёз, выстраивая собственную концепцию, обращается к стоической философии. Основной целью курса является экспозиция двух способов построения логики смысла словесного выражения, разработанных в столь несхожих и отдаленных друг от друга традициях философской мысли, как стоицизм и постмодернизм (в его делёзовской версии). При всем различии их общефилософских посылок, своеобразии присущей им стилистики и особом месте каждой из них в пространстве европейской философии они обнаруживают определенное созвучие и смысловое единство. Основанием для корреляции этих историко-философских оппонентов служит парадоксальная логика делёзовской трактовки стоической доктрины. Делёз убедительно показывает, насколько необычной, вызывающей и современной может предстать философская архаика. Речь идет, прежде всего, о стоической физике, которая на наших глазах превращается в пространство порождения многообразных смысловых полей, и о стоической концепции смыслового субстрата словесного выражения (лектон). Классическая стоическая мысль выступает в двойной перспективе – как симфония и как оппозиция классики и постмодернизма, как единство стоической идеи и ее постмодернистского симулякра в их прямой и обратной экспозиции.
В рамках курса предполагается ознакомить слушателей с кругом проблем, представленных в работе Делёза «Логика смысла»; выявить основные понятия и положения стоической философии, на которые опирается Делёз; проследить их трансформации в рамках его философской доктрины; показать специфику историко-философской работы французского мыслителя. Изложение материала предполагает использование классификации типов историко-философских стратегий истолкования и систематизации стоического наследия, сложившихся в европейской науке. Каждая из них обладает своими специфическими чертами, собственной методикой исследования и опирается на исторически определенный характер мировосприятия и экзистенциальный опыт ее творцов. При этом предполагается дать и некое позитивное изложение основополагающих принципов стоической доктрины, по возможности иррелевантное представленным историко-философским парадигмам, что потребует прямого обращения к аутентичным текстам стоической философии.
Тема I. Ж.Делёз и стоики.
Делёз как знаковая фигура философского постмодерна и представитель французской историко-философской школы. Типология стратегий исследования стоической философии. Особенности подхода Делёза к стоическому философскому наследию.
Тема II. Основные положения стоической философии.
Стоическая физика и логика. Соотношение телесного и бестелесного в стоической онтологии. Понятие лектон и проблема его онтологического статуса. Специфика постановки и решения данной проблемы в рамках классической стратегии исследования стоической философии.
Тема III. Интерпретация стоической доктрины Э.Брейе.
Стоическое бестелесное и платоновская идея. Различие свойств и качеств вещей. Учение о причинности. Трактовка бестелесного как физического и логического атрибутов. Два плана реальности в стоической философии.
Тема IV. Смысл как эффект.
Трактовка Ж.Делёзом стоического учения о двух планах бытия. Тела и эффекты, идея двойной каузальности. Стоическая доктрина как альтернатива платонизму. Понятия «эйкон» и «эйдолон» в философии Платона. Различие бестелесных эффектов и симулякров.
Тема V. Смысл как языковая реальность
Словоцентристская и пропозициональная парадигмы трактовки смысла. Денотация, манисестация, сигнификация. Смысл как четвертое измерение предложения. Иррелевантность стоического лектон и нейтральность и продуктивность смысла в трактовке Делеза.
VI. Смысл и нонсенс
Топология смысла. Поверхность и складка. Событие и сингулярность. Нонсенс и бессмысленное, нонсенс и абсурд, нонсенс и смысл.
Основная литература:
Бадью А. Делёз. Шум бытия. М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», Логос-Альтера, 2004.
Делёз Ж. Логика смысла. Фуко М. Teatrum philososhicum / Пер. с фр. Я.И.Свирского. М.: «Радуга», Екатеринбург «Деловая книга», 1998.
Делёз Ж. Различие и повторение / Пер. с фр. Н.Б.Маньковской, Э.П.Юровской. СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998.
Делёз Ж. Складка, Лейбниц и барокко. М.: Логос, 1998.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Пер. М.Л. Гаспарова. М.: «Танаис», 1995.
Кравец А.С. Теория смысла Ж.Делёза: pro и contra // Логос. М.: Дом интеллектуальной книги, 2005, № 4 (49). С. 227-258.
Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М.: «Искусство», 1979.
Мареева Е.В. Ж.Делёз как историк философии // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 157-169.
Секст Эмпирик. Сочинения в 2 т. Т. 2. / Общ. Ред. А.Ф.Лосева. М.: «Мысль», 1976.
Программа спецкурса
Данный спецкурс представляет собой своего рода историко-философский комментарий к книге Ж.Делёза «Логика смысла», причем к той ее части, в которой Делёз, выстраивая собственную концепцию, обращается к стоической философии. Основной целью курса является экспозиция двух способов построения логики смысла словесного выражения, разработанных в столь несхожих и отдаленных друг от друга традициях философской мысли, как стоицизм и постмодернизм (в его делёзовской версии). При всем различии их общефилософских посылок, своеобразии присущей им стилистики и особом месте каждой из них в пространстве европейской философии они обнаруживают определенное созвучие и смысловое единство. Основанием для корреляции этих историко-философских оппонентов служит парадоксальная логика делёзовской трактовки стоической доктрины. Делёз убедительно показывает, насколько необычной, вызывающей и современной может предстать философская архаика. Речь идет, прежде всего, о стоической физике, которая на наших глазах превращается в пространство порождения многообразных смысловых полей, и о стоической концепции смыслового субстрата словесного выражения (лектон). Классическая стоическая мысль выступает в двойной перспективе – как симфония и как оппозиция классики и постмодернизма, как единство стоической идеи и ее постмодернистского симулякра в их прямой и обратной экспозиции.
В рамках курса предполагается ознакомить слушателей с кругом проблем, представленных в работе Делёза «Логика смысла»; выявить основные понятия и положения стоической философии, на которые опирается Делёз; проследить их трансформации в рамках его философской доктрины; показать специфику историко-философской работы французского мыслителя. Изложение материала предполагает использование классификации типов историко-философских стратегий истолкования и систематизации стоического наследия, сложившихся в европейской науке. Каждая из них обладает своими специфическими чертами, собственной методикой исследования и опирается на исторически определенный характер мировосприятия и экзистенциальный опыт ее творцов. При этом предполагается дать и некое позитивное изложение основополагающих принципов стоической доктрины, по возможности иррелевантное представленным историко-философским парадигмам, что потребует прямого обращения к аутентичным текстам стоической философии.
Тема I. Ж.Делёз и стоики.
Делёз как знаковая фигура философского постмодерна и представитель французской историко-философской школы. Типология стратегий исследования стоической философии. Особенности подхода Делёза к стоическому философскому наследию.
Тема II. Основные положения стоической философии.
Стоическая физика и логика. Соотношение телесного и бестелесного в стоической онтологии. Понятие лектон и проблема его онтологического статуса. Специфика постановки и решения данной проблемы в рамках классической стратегии исследования стоической философии.
Тема III. Интерпретация стоической доктрины Э.Брейе.
Стоическое бестелесное и платоновская идея. Различие свойств и качеств вещей. Учение о причинности. Трактовка бестелесного как физического и логического атрибутов. Два плана реальности в стоической философии.
Тема IV. Смысл как эффект.
Трактовка Ж.Делёзом стоического учения о двух планах бытия. Тела и эффекты, идея двойной каузальности. Стоическая доктрина как альтернатива платонизму. Понятия «эйкон» и «эйдолон» в философии Платона. Различие бестелесных эффектов и симулякров.
Тема V. Смысл как языковая реальность
Словоцентристская и пропозициональная парадигмы трактовки смысла. Денотация, манисестация, сигнификация. Смысл как четвертое измерение предложения. Иррелевантность стоического лектон и нейтральность и продуктивность смысла в трактовке Делеза.
VI. Смысл и нонсенс
Топология смысла. Поверхность и складка. Событие и сингулярность. Нонсенс и бессмысленное, нонсенс и абсурд, нонсенс и смысл.
Основная литература:
Бадью А. Делёз. Шум бытия. М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры», Логос-Альтера, 2004.
Делёз Ж. Логика смысла. Фуко М. Teatrum philososhicum / Пер. с фр. Я.И.Свирского. М.: «Радуга», Екатеринбург «Деловая книга», 1998.
Делёз Ж. Различие и повторение / Пер. с фр. Н.Б.Маньковской, Э.П.Юровской. СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998.
Делёз Ж. Складка, Лейбниц и барокко. М.: Логос, 1998.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Пер. М.Л. Гаспарова. М.: «Танаис», 1995.
Кравец А.С. Теория смысла Ж.Делёза: pro и contra // Логос. М.: Дом интеллектуальной книги, 2005, № 4 (49). С. 227-258.
Лосев А.Ф. История античной эстетики. Ранний эллинизм. М.: «Искусство», 1979.
Мареева Е.В. Ж.Делёз как историк философии // Вопросы философии. 2003. № 8. С. 157-169.
Секст Эмпирик. Сочинения в 2 т. Т. 2. / Общ. Ред. А.Ф.Лосева. М.: «Мысль», 1976.
§2. Основной принцип античного стоицизма
1. Отграничения основного принципа стоицизма от традиционной его трактовки
У современного исследователя стоических теорий, если он твердо стоит на точке зрения раннеэллинистической специфики, возникает множество разного рода проблем, которые раньше совсем не возникали в связи с многочисленными упрощенными и теперь уже устаревшими историко-философскими методами. Поэтому, прежде чем характеризовать основной принцип стоической эстетики, необходимо беспощаднейшим образом отбросить множество разных предрассудков, имеющих хождение даже среди весьма образованных людей в связи с тысячелетней популярностью самой этой стоической философии.
Уже при одном термине "стоик" у всех возникает представление о мудром человеке, который весьма мужественно выносит все невзгоды жизни и остается спокойным, несмотря на все неприятности и несчастья, им переживаемые. Действительно, античные стоики в своих учениях, безусловно, выдвигали на первый план понятие такого спокойного и всегда уравновешенного, даже почти, можно сказать, какого-то бесчувственного мудреца. Но весь вопрос заключается в том, что такой мудрец и такой идеал внутренней свободы в античности вообще характерен для многих философских учений. В таком спокойном и уравновешенном мудреце, которого проповедовали стоики, собственно говоря, нет ничего оригинального, поскольку и почти все досократовские мыслители, и Платон, и Аристотель, и эпикурейцы и скептики, да, можно сказать, и вообще все античные философы, включая неоплатоников, этих последних представителей умиравшей в их времена античной философии, всегда лелеяли этот идеал внутренней свободы; и спокойный, уравновешенный мудрец был почти всегда целью античных философских стремлений. Специфика стоиков этим ни в какой степени не исчерпывалась.
Все учебники истории философии полны, далее, рассуждениями о стоическом логосе, который понимается не только объективно, но и в своем полном тождестве с материальными стихиями жизни. Такой стихийно-материальный логос стоиков обычно расписывается на все лады; и опять получается, что стоики – это просто пантеисты, не хуже какого-нибудь Гераклита, не хуже Эмпедокла или Диогена Аполлонийского. И что же? Отрицать такое учение о логосе у стоиков совершенно невозможно. Они действительно учили об огненной сущности мира с превращением этого огня во все прочие стихии и с тем законом этого превращения, который они на самом деле называли именно логосом. Однако и здесь позволительно спросить: а что же тут особенного? И чем, собственно говоря, стоики отличаются хотя бы от того же Гераклита или от платоно-аристотелевской концепции космического оформления? Мы выше видели, что даже такой талантливый излагатель античной философии, как С.Н.Трубецкой, очень полно, с настоящей опорой на первоисточники, с большим увлечением и даже художественно расписывает этот стоический пантеизм без всякого внимания к тому, что этот пантеизм на основах учения о логосе был достоянием вообще всей античной философии либо с термином "логос", либо без этого термина, но почти всегда в духе Гераклита и стоиков.
В последние десятилетия обратили внимание на то, что у стоиков всегда было очень сильно стремление к логике, как к самостоятельной науке. Это правильно. Излагать философию или эстетику стоиков без всякого использования их многочисленных и тонко развитых логических и грамматических учений в настоящее время совершенно немыслимо. Но и тут стоикам опять не очень повезло. Дело в том, что их грамматика только впоследствии стала грамматикой в нашем смысле слова. На самом же деле им всегда было свойственно учение о логике в смысле учения о логосе не как о разуме, но прежде всего как о самом обыкновенном человеческом слове. Ведь греческий термин "логос" имеет десятки разных значений, но две области этих значений особенно ярко сказываются решительно во все периоды истории греческого языка. Именно, одна огромная группа значений связана с мышлением, разумом, наукой и вообще со всякого рода абстрактно-логическими построениями и категориями. Другая же область значений этого термина связана именно со словом, с словесным обозначением, с предметом словесного обозначения, а далее и вообще с теми или иными грамматическими терминами, толковавшимися как разновидности слова вообще. Поэтому оригинальность стоиков вовсе не заключается в грамматике, хотя грамматика получила свое начало именно в школе стоиков. Да и философское учение о слове, как оно давалось у стоиков, обыкновенно тоже не получает своей подлинной специфики и излагается тоже слишком близко к двухтысячелетним чисто грамматическим категориям.
2. Предварительное понятие стоического лектон
Выше мы уже не раз говорили о том, что эллинистически-римская эстетика основана на существенном использовании именно человеческой субъективности в отличие от классики, рассуждавшей по преимуществу объективистски, а все субъективное понимавшей как простой результат так или иначе понимаемого объективного миропорядка. При этом субъективистская эстетика разрабатывалась в раннем эллинизме, говорили мы, в стоицизме, эпикуреизме и скептицизме. Вот теперь и возникает вопрос, в каком же отношении стоическую эстетику мы должны интерпретировать как эстетику субъективистскую. Сводить все эстетическое только на обыкновенные психические процессы – такой субъективизм вовсе не является в духе античной философии. Уединиться в самого себя, изолироваться решительно от всего, а все объективное считать только непознаваемыми вещами в себе, такого субъективизма античная философия никогда не знала. И если мы все-таки заговорили о такой эстетической ступени, когда эстетическое коренилось именно в человеческом субъекте, то мы вовсе не имели в виду никакого даже оттенка новоевропейского субъективизма. Мы хотели сказать, а сейчас для нас наступило время и доказать, что укорененность эстетического в субъекте от этого вовсе не становилась только таким продуктом психических процессов, который в них же самих и оставался и не получал ровно никакого объективного смысла. Этот продукт психических усилий человека сам по себе вовсе не был только психичен. Он по необходимости носил на себе печать своего психологического происхождения, но сам по себе не был психологичен. Ведь математические вычисления и математически решаемые уравнения тоже являются продуктом психологических усилий математиков.
Но ни в каком уравнении, будь то простейшее квадратное или кубическое уравнение или дифференциальное уравнение, которое подвергается интегрированию, ровно ни на что психическое не указывается, а наоборот, всякое правильно решенное уравнение с успехом применяется для установления вполне объективных законов материальной действительности. Поэтому и стоическую субъективность мы должны понимать так, чтобы она создавала определенного рода логический или эстетический продукт, но чтобы сам этот продукт, неся на себе отпечаток субъективных усилий человека, по своему содержанию уже ровно ничего не имел бы в себе чисто психического или даже каких-нибудь умственных или аффективных усилий человека. Вопрос сейчас стоит безнадежно строго, абсолютно сурово и без всяких исключений непоколебимо: или в древнем стоицизме имеется такая специфика, которая субъективна по своему происхождению, но по своему содержанию ничего субъективного в себе не содержит, и тогда можно в античной философии и эстетике говорить о стоицизме; или такой специфики античный стоицизм в себе не содержит, но тогда все разговоры об античном стоицизме как о философском направлении повисают в воздухе, делаются пустыми, и можно только запретить употреблять самый термин "стоицизм".
В поисках такого стоического учения, которое было бы действительно специфично для стоиков и которое до них действительно ни в каком виде не употреблялось, мы и натолкнулись на термин lecton, обозначающий собою тот предмет, который мы имеем в виду, когда пользуемся его обозначением (так как термин этот в дальнейшем мы будем употреблять очень часто, то мы будем писать его русскими буквами). Субъективного здесь сколько угодно. Ведь речь же идет здесь прежде всего именно о человеческом языке, о человеческом слове. И язык и составляющие его слова, конечно, прежде всего субъективны. Обозначаемые словами предметы в первую очередь объективны (хотя ничто не мешает нам обозначать и субъективные, психические процессы) и даже физичны, телесны. Произносимые нами слова – вполне физичны, и обозначаемые ими предметы – тоже физичны или, во всяком случае, объективны. Но то, что мы имеем в виду, обозначая предметы, и не субъективно и не объективно. Когда оно соответствует действительности, оно объективно и даже истинно. Но ведь то, что мы имеем в виду о предмете, может и не соответствовать самому предмету и, следовательно, быть ложным. Но тогда стоики делают вполне правильный вывод, а именно, что это лектон, которое мы имеем в виду при обозначении или назывании предмета, может быть и истинным и ложным, то есть оно выше как истины, так и лжи. В дальнейшем мы докажем, что именно таково это стоическое лектон, хотя для изучения этого термина и этого понятия в настоящее время приходится затрачивать отнюдь не мало усилий филологического порядка.
Понятие лектон у античных стоиков на первый взгляд является весьма туманным и запутанным. Современные структуралисты, в поисках предшественников в истории, часто любят опираться на это стоическое учение, в котором действительно очень глубоко формулируются черты самой настоящей языковой иррелевантности. Поскольку это слово "иррелевантность" будет нами употребляться часто в дальнейшем (особенно в разделе об эпикуреизме), то необходимо сейчас сказать, что мы здесь имеем в виду. Если французский глагол relever значит "поднимать", "ставить", "приводить в естественное положение", а прилагательное relevant значит "зависящий от чего-нибудь", то irrelevant значит "не зависящий ни от чего", или "не находящийся в естественном положении подобно прочим предметам". В современной логике иррелевантность и обозначает собою только чистый смысл предмета, не зависящий ни от какого своего происхождения, ни от каких своих естественных связей, вне всякого своего субстанциального и причинно обусловленного существования, только осмысленность в ее чистом виде. Подробное изучение предмета показывает, что учение античных стоиков об иррелевантных структурах и отношениях имеет мало общего с теперешними беспредметными анализами языка, что стоикам свойствен не только глубокий онтологизм и объективизм, но даже и последовательно проводимый материализм. Мы в нашей настоящей работе пытаемся формулировать стоическое учение о словесной предметности без всякой модернизации, без всякого подведения под современные асемантические теории языка. Приведение точных филологических фактов в этом смысле будет весьма уместным.
По мнению В. и М. Нилов99, уже анонимный автор известного софистического трактата "Двойные речи"100, констатирующий выражение одного и того же понятия в разных местах и контекстах по-разному, исходит из различения словесного звучания и содержащегося в нем утверждения, откуда ведет свое происхождение позднейшее стоическое различение "звучащего слова" (phöne) и "словесной предметности", или "смысла" (lecton). При этом необходимо заметить, что хотя деление философии на логику, физику и этику было высказано еще у Аристотеля (Тор. I 14, 105 b 19), тем не менее как раз у стоиков это деление получило окончательное признание, в силу чего эти три философские дисциплины, а следовательно, и логика получили свое разграничение, и отныне логика становится самостоятельной дисциплиной.
Стоики по-разному делили эту логику. Одни говорили, что она делится на риторику и диалектику; другие же добавляли к этому еще одну часть, касающуюся определений; а третьи добавляли еще четвертую часть, куда относили теорию канонов и критериев. Однако среди всех этих разделений наиболее оригинальной частью является диалектика с ее разделением на учения об обозначающем и обозначаемом, а из этого последнего учения – теория обозначаемого, которое стоики стали называть "лектон".
Остановимся на этом стоическом лектон.
3. Всеобъемлющее значение иррелевантного лектон в стоицизме
Лектон – это, как гласят наши греческие грамматики, есть adjectivum verbale (т.е. отглагольное прилагательное), от греческого глагола legein, обозначающего не только процесс говорения, но и нечто более осмысленное, а именно процесс "имения в виду". Лектон в этом смысле есть предмет высказывания или, говоря вообще, словесная предметность. Если мы изучим все особенности этого стоического термина, то, безусловно, мы прикоснемся и к самой специфике стоического учения. В дальнейшем мы увидим, что только это лектон может объяснить собою все это суровое учение стоиков о нравственности, всю эту концепцию у них мудреца. Без этой концепции иррелевантного лектон стоический мудрец совершенно ничем не будет отличаться от того мудреца, который вообще выступает во все периоды античной философии. Без применения этого лектон совершенно непонятной оказывается также и вся оригинальность стоического учения о вселенском логосе. Этот логос, как мы уже сказали, был везде. Но везде он был оригинален. И стоическая оригинальность вселенского логоса только и делается понятной с привлечением теории лектон. Наконец, если мы в этом смысле поймем всю оригинальность стоицизма, то и стоическая эстетика тоже получит у нас свою оригинальность, и, кажется, получит ее впервые. Однако весь античный стоицизм в результате двухтысячелетнего употребления термина "стоик" настолько утерял всю свою специфику и настолько превратился в затасканное, стертое и малоговорящее слово, что нужно сначала разобраться в специфике стоицизма в целом, а уже потом говорить о специфике стоической эстетики. Попробуем разобраться в стоическом лектон, не повторяя чужих слов, которых к тому же по данному предмету было сказано очень мало, а на основании исключительно анализа греческих первоисточников.
1. Отграничения основного принципа стоицизма от традиционной его трактовки
У современного исследователя стоических теорий, если он твердо стоит на точке зрения раннеэллинистической специфики, возникает множество разного рода проблем, которые раньше совсем не возникали в связи с многочисленными упрощенными и теперь уже устаревшими историко-философскими методами. Поэтому, прежде чем характеризовать основной принцип стоической эстетики, необходимо беспощаднейшим образом отбросить множество разных предрассудков, имеющих хождение даже среди весьма образованных людей в связи с тысячелетней популярностью самой этой стоической философии.
Уже при одном термине "стоик" у всех возникает представление о мудром человеке, который весьма мужественно выносит все невзгоды жизни и остается спокойным, несмотря на все неприятности и несчастья, им переживаемые. Действительно, античные стоики в своих учениях, безусловно, выдвигали на первый план понятие такого спокойного и всегда уравновешенного, даже почти, можно сказать, какого-то бесчувственного мудреца. Но весь вопрос заключается в том, что такой мудрец и такой идеал внутренней свободы в античности вообще характерен для многих философских учений. В таком спокойном и уравновешенном мудреце, которого проповедовали стоики, собственно говоря, нет ничего оригинального, поскольку и почти все досократовские мыслители, и Платон, и Аристотель, и эпикурейцы и скептики, да, можно сказать, и вообще все античные философы, включая неоплатоников, этих последних представителей умиравшей в их времена античной философии, всегда лелеяли этот идеал внутренней свободы; и спокойный, уравновешенный мудрец был почти всегда целью античных философских стремлений. Специфика стоиков этим ни в какой степени не исчерпывалась.
Все учебники истории философии полны, далее, рассуждениями о стоическом логосе, который понимается не только объективно, но и в своем полном тождестве с материальными стихиями жизни. Такой стихийно-материальный логос стоиков обычно расписывается на все лады; и опять получается, что стоики – это просто пантеисты, не хуже какого-нибудь Гераклита, не хуже Эмпедокла или Диогена Аполлонийского. И что же? Отрицать такое учение о логосе у стоиков совершенно невозможно. Они действительно учили об огненной сущности мира с превращением этого огня во все прочие стихии и с тем законом этого превращения, который они на самом деле называли именно логосом. Однако и здесь позволительно спросить: а что же тут особенного? И чем, собственно говоря, стоики отличаются хотя бы от того же Гераклита или от платоно-аристотелевской концепции космического оформления? Мы выше видели, что даже такой талантливый излагатель античной философии, как С.Н.Трубецкой, очень полно, с настоящей опорой на первоисточники, с большим увлечением и даже художественно расписывает этот стоический пантеизм без всякого внимания к тому, что этот пантеизм на основах учения о логосе был достоянием вообще всей античной философии либо с термином "логос", либо без этого термина, но почти всегда в духе Гераклита и стоиков.
В последние десятилетия обратили внимание на то, что у стоиков всегда было очень сильно стремление к логике, как к самостоятельной науке. Это правильно. Излагать философию или эстетику стоиков без всякого использования их многочисленных и тонко развитых логических и грамматических учений в настоящее время совершенно немыслимо. Но и тут стоикам опять не очень повезло. Дело в том, что их грамматика только впоследствии стала грамматикой в нашем смысле слова. На самом же деле им всегда было свойственно учение о логике в смысле учения о логосе не как о разуме, но прежде всего как о самом обыкновенном человеческом слове. Ведь греческий термин "логос" имеет десятки разных значений, но две области этих значений особенно ярко сказываются решительно во все периоды истории греческого языка. Именно, одна огромная группа значений связана с мышлением, разумом, наукой и вообще со всякого рода абстрактно-логическими построениями и категориями. Другая же область значений этого термина связана именно со словом, с словесным обозначением, с предметом словесного обозначения, а далее и вообще с теми или иными грамматическими терминами, толковавшимися как разновидности слова вообще. Поэтому оригинальность стоиков вовсе не заключается в грамматике, хотя грамматика получила свое начало именно в школе стоиков. Да и философское учение о слове, как оно давалось у стоиков, обыкновенно тоже не получает своей подлинной специфики и излагается тоже слишком близко к двухтысячелетним чисто грамматическим категориям.
2. Предварительное понятие стоического лектон
Выше мы уже не раз говорили о том, что эллинистически-римская эстетика основана на существенном использовании именно человеческой субъективности в отличие от классики, рассуждавшей по преимуществу объективистски, а все субъективное понимавшей как простой результат так или иначе понимаемого объективного миропорядка. При этом субъективистская эстетика разрабатывалась в раннем эллинизме, говорили мы, в стоицизме, эпикуреизме и скептицизме. Вот теперь и возникает вопрос, в каком же отношении стоическую эстетику мы должны интерпретировать как эстетику субъективистскую. Сводить все эстетическое только на обыкновенные психические процессы – такой субъективизм вовсе не является в духе античной философии. Уединиться в самого себя, изолироваться решительно от всего, а все объективное считать только непознаваемыми вещами в себе, такого субъективизма античная философия никогда не знала. И если мы все-таки заговорили о такой эстетической ступени, когда эстетическое коренилось именно в человеческом субъекте, то мы вовсе не имели в виду никакого даже оттенка новоевропейского субъективизма. Мы хотели сказать, а сейчас для нас наступило время и доказать, что укорененность эстетического в субъекте от этого вовсе не становилась только таким продуктом психических процессов, который в них же самих и оставался и не получал ровно никакого объективного смысла. Этот продукт психических усилий человека сам по себе вовсе не был только психичен. Он по необходимости носил на себе печать своего психологического происхождения, но сам по себе не был психологичен. Ведь математические вычисления и математически решаемые уравнения тоже являются продуктом психологических усилий математиков.
Но ни в каком уравнении, будь то простейшее квадратное или кубическое уравнение или дифференциальное уравнение, которое подвергается интегрированию, ровно ни на что психическое не указывается, а наоборот, всякое правильно решенное уравнение с успехом применяется для установления вполне объективных законов материальной действительности. Поэтому и стоическую субъективность мы должны понимать так, чтобы она создавала определенного рода логический или эстетический продукт, но чтобы сам этот продукт, неся на себе отпечаток субъективных усилий человека, по своему содержанию уже ровно ничего не имел бы в себе чисто психического или даже каких-нибудь умственных или аффективных усилий человека. Вопрос сейчас стоит безнадежно строго, абсолютно сурово и без всяких исключений непоколебимо: или в древнем стоицизме имеется такая специфика, которая субъективна по своему происхождению, но по своему содержанию ничего субъективного в себе не содержит, и тогда можно в античной философии и эстетике говорить о стоицизме; или такой специфики античный стоицизм в себе не содержит, но тогда все разговоры об античном стоицизме как о философском направлении повисают в воздухе, делаются пустыми, и можно только запретить употреблять самый термин "стоицизм".
В поисках такого стоического учения, которое было бы действительно специфично для стоиков и которое до них действительно ни в каком виде не употреблялось, мы и натолкнулись на термин lecton, обозначающий собою тот предмет, который мы имеем в виду, когда пользуемся его обозначением (так как термин этот в дальнейшем мы будем употреблять очень часто, то мы будем писать его русскими буквами). Субъективного здесь сколько угодно. Ведь речь же идет здесь прежде всего именно о человеческом языке, о человеческом слове. И язык и составляющие его слова, конечно, прежде всего субъективны. Обозначаемые словами предметы в первую очередь объективны (хотя ничто не мешает нам обозначать и субъективные, психические процессы) и даже физичны, телесны. Произносимые нами слова – вполне физичны, и обозначаемые ими предметы – тоже физичны или, во всяком случае, объективны. Но то, что мы имеем в виду, обозначая предметы, и не субъективно и не объективно. Когда оно соответствует действительности, оно объективно и даже истинно. Но ведь то, что мы имеем в виду о предмете, может и не соответствовать самому предмету и, следовательно, быть ложным. Но тогда стоики делают вполне правильный вывод, а именно, что это лектон, которое мы имеем в виду при обозначении или назывании предмета, может быть и истинным и ложным, то есть оно выше как истины, так и лжи. В дальнейшем мы докажем, что именно таково это стоическое лектон, хотя для изучения этого термина и этого понятия в настоящее время приходится затрачивать отнюдь не мало усилий филологического порядка.
Понятие лектон у античных стоиков на первый взгляд является весьма туманным и запутанным. Современные структуралисты, в поисках предшественников в истории, часто любят опираться на это стоическое учение, в котором действительно очень глубоко формулируются черты самой настоящей языковой иррелевантности. Поскольку это слово "иррелевантность" будет нами употребляться часто в дальнейшем (особенно в разделе об эпикуреизме), то необходимо сейчас сказать, что мы здесь имеем в виду. Если французский глагол relever значит "поднимать", "ставить", "приводить в естественное положение", а прилагательное relevant значит "зависящий от чего-нибудь", то irrelevant значит "не зависящий ни от чего", или "не находящийся в естественном положении подобно прочим предметам". В современной логике иррелевантность и обозначает собою только чистый смысл предмета, не зависящий ни от какого своего происхождения, ни от каких своих естественных связей, вне всякого своего субстанциального и причинно обусловленного существования, только осмысленность в ее чистом виде. Подробное изучение предмета показывает, что учение античных стоиков об иррелевантных структурах и отношениях имеет мало общего с теперешними беспредметными анализами языка, что стоикам свойствен не только глубокий онтологизм и объективизм, но даже и последовательно проводимый материализм. Мы в нашей настоящей работе пытаемся формулировать стоическое учение о словесной предметности без всякой модернизации, без всякого подведения под современные асемантические теории языка. Приведение точных филологических фактов в этом смысле будет весьма уместным.
По мнению В. и М. Нилов99, уже анонимный автор известного софистического трактата "Двойные речи"100, констатирующий выражение одного и того же понятия в разных местах и контекстах по-разному, исходит из различения словесного звучания и содержащегося в нем утверждения, откуда ведет свое происхождение позднейшее стоическое различение "звучащего слова" (phöne) и "словесной предметности", или "смысла" (lecton). При этом необходимо заметить, что хотя деление философии на логику, физику и этику было высказано еще у Аристотеля (Тор. I 14, 105 b 19), тем не менее как раз у стоиков это деление получило окончательное признание, в силу чего эти три философские дисциплины, а следовательно, и логика получили свое разграничение, и отныне логика становится самостоятельной дисциплиной.
Стоики по-разному делили эту логику. Одни говорили, что она делится на риторику и диалектику; другие же добавляли к этому еще одну часть, касающуюся определений; а третьи добавляли еще четвертую часть, куда относили теорию канонов и критериев. Однако среди всех этих разделений наиболее оригинальной частью является диалектика с ее разделением на учения об обозначающем и обозначаемом, а из этого последнего учения – теория обозначаемого, которое стоики стали называть "лектон".
Остановимся на этом стоическом лектон.
3. Всеобъемлющее значение иррелевантного лектон в стоицизме
Лектон – это, как гласят наши греческие грамматики, есть adjectivum verbale (т.е. отглагольное прилагательное), от греческого глагола legein, обозначающего не только процесс говорения, но и нечто более осмысленное, а именно процесс "имения в виду". Лектон в этом смысле есть предмет высказывания или, говоря вообще, словесная предметность. Если мы изучим все особенности этого стоического термина, то, безусловно, мы прикоснемся и к самой специфике стоического учения. В дальнейшем мы увидим, что только это лектон может объяснить собою все это суровое учение стоиков о нравственности, всю эту концепцию у них мудреца. Без этой концепции иррелевантного лектон стоический мудрец совершенно ничем не будет отличаться от того мудреца, который вообще выступает во все периоды античной философии. Без применения этого лектон совершенно непонятной оказывается также и вся оригинальность стоического учения о вселенском логосе. Этот логос, как мы уже сказали, был везде. Но везде он был оригинален. И стоическая оригинальность вселенского логоса только и делается понятной с привлечением теории лектон. Наконец, если мы в этом смысле поймем всю оригинальность стоицизма, то и стоическая эстетика тоже получит у нас свою оригинальность, и, кажется, получит ее впервые. Однако весь античный стоицизм в результате двухтысячелетнего употребления термина "стоик" настолько утерял всю свою специфику и настолько превратился в затасканное, стертое и малоговорящее слово, что нужно сначала разобраться в специфике стоицизма в целом, а уже потом говорить о специфике стоической эстетики. Попробуем разобраться в стоическом лектон, не повторяя чужих слов, которых к тому же по данному предмету было сказано очень мало, а на основании исключительно анализа греческих первоисточников.
четверг, 02 декабря 2010
Ана́фора или единоначатие (др.-греч. ἀναφορά — приписывание, средство к исправлению[1]) — стилистическая фигура , состоящая в повторении сродных звуков, сло́ва или группы слов в начале каждого параллельного ряда, то есть в повторении начальных частей двух и более относительно самостоятельных отрезков речи (полустиший, стихов, строф или прозаических отрывков).[2][3] Звуковая анафора составляет особенность аллитерационного стиха, но она встречается иногда и в метрических стихах (см. ниже):
Повторение одних и тех же сочетаний звуков:
Грозой снесённые мосты,
Гроба с размытого кладбища
— Пушкин А. С. Медный всадник
[править] Анафора морфемная
Повторение одних и тех же морфем или частей слов:
Черноглазую девицу,
Черногривого коня.
— Лермонтов М. Ю. Узник
[править] Анафора лексическая
Повторение одних и тех же слов:
Не напрасно дули ветры,
Не напрасно шла гроза.
— Есенин С. А. Не напрасно дули ветры
[править] Анафора синтаксическая
Повторение одних и тех же синтаксических конструкций:
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
— Пушкин А. С. Брожу ли я вдоль улиц шумных
[править] Анафора строфическая
З е м л я!..
От влаги снеговой
Она ещё свежа.
Она бродит сама собой
И дышит, как дежа.
З е м л я!..
Она бежит, бежит
На тыщи верст вперед,
Над нею жаворонок дрожит
И про неё поет.
З е м л я!..
Всё краше и видней
Она вокруг лежит.
И лучше счастья нет, — на ней
До самой смерти жить.
З е м л я!..
На запад, на восток,
На север и на юг…
Припал бы, обнял Моргунок,
Да не хватает рук…
— Твардовский А. Т.
Возможны объединения вышеперечисленных типов анафор. Например:
Пока не жаждет пулемёт
Распотрошить людскую гущу,
Живёт и здравствует омет
Средь мельниц, урожай жующих.
Пока не страждет командарм
Рассечь врага одним ударом,
Амбары полнятся недаром
Полей золотоносным даром.
Пока не скажет вражий гром
Своё вступительное слово,
В полях не может быть иного
Ловца пространств, чем агроном.
— Тихонов Н. С.
]Ритмическая анафора
Очень редкий приём — использование ритмической анафоры. В приводимом ниже стихотворении ритмическая анафора заключается в паузировании третьей доли амфибрахической стопы в чётных стихах:
Све|ча наго|рела. Порт|реты в те|ни. /\
Си|дишь /\ при|лежно и | скромно ты.| /\ /\
Ста|рушке зев|нулось. По | окнам ог|ни /\
Про|шли /\ в те | дальние | комнаты.| /\ /\
Ни|как кома|ра не про|гонишь ты | прочь, — /\
По|ёт /\ и к свету всё | просится |. /\ /\
Взгля|нуть ты не | смеешь на | лунную | ночь, /\
Ку|да /\ ду|ша переносится…| /\ /\
— Фет А. А.
Анафору можно рассматривать как один из видов слитного предложения. В качестве формы связи частей предложения и целых предложений анафора встречается в старо-германской поэзии и образует особую строфу «анафорический трёхсложник».
Часто анафора соединяется с другой риторической фигурой — градацией, то есть с постепенным повышением эмоционального характера слов в речи, например, в Эдде: «Умирает скот, умирает друг, умирает и сам человек».
Анафора встречается и в прозаической речи. Формы приветствия и прощания чаще всего строятся анафорические (в подражание народному у миннезингеров, трубадуров, также и у поэтов нового времени). Интересно отметить в такой анафоре её историко-культурную подкладку. Уезжающий на чужбину или возвращающийся из далёких стран после длительного отсутствия должен приветствовать отдельно (и именно полной формулой) каждого из домочадцев (и теперь в письмах на родину людей мало-образованных: земной поклон такому-то и земной поклон такому-то и т. д. — каждому родственнику отдельно)[источник не указан 563 дня].
Ещё более важным считалось некогда совершенно одинаковое обращение к богам, чтобы не разгневать ни одного из них, или к властителям, заседающим вместе (например, на суде, военном собрании, на званом пиру):
Повторение одних и тех же сочетаний звуков:
Грозой снесённые мосты,
Гроба с размытого кладбища
— Пушкин А. С. Медный всадник
[править] Анафора морфемная
Повторение одних и тех же морфем или частей слов:
Черноглазую девицу,
Черногривого коня.
— Лермонтов М. Ю. Узник
[править] Анафора лексическая
Повторение одних и тех же слов:
Не напрасно дули ветры,
Не напрасно шла гроза.
— Есенин С. А. Не напрасно дули ветры
[править] Анафора синтаксическая
Повторение одних и тех же синтаксических конструкций:
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
— Пушкин А. С. Брожу ли я вдоль улиц шумных
[править] Анафора строфическая
З е м л я!..
От влаги снеговой
Она ещё свежа.
Она бродит сама собой
И дышит, как дежа.
З е м л я!..
Она бежит, бежит
На тыщи верст вперед,
Над нею жаворонок дрожит
И про неё поет.
З е м л я!..
Всё краше и видней
Она вокруг лежит.
И лучше счастья нет, — на ней
До самой смерти жить.
З е м л я!..
На запад, на восток,
На север и на юг…
Припал бы, обнял Моргунок,
Да не хватает рук…
— Твардовский А. Т.
Возможны объединения вышеперечисленных типов анафор. Например:
Пока не жаждет пулемёт
Распотрошить людскую гущу,
Живёт и здравствует омет
Средь мельниц, урожай жующих.
Пока не страждет командарм
Рассечь врага одним ударом,
Амбары полнятся недаром
Полей золотоносным даром.
Пока не скажет вражий гром
Своё вступительное слово,
В полях не может быть иного
Ловца пространств, чем агроном.
— Тихонов Н. С.
]Ритмическая анафора
Очень редкий приём — использование ритмической анафоры. В приводимом ниже стихотворении ритмическая анафора заключается в паузировании третьей доли амфибрахической стопы в чётных стихах:
Све|ча наго|рела. Порт|реты в те|ни. /\
Си|дишь /\ при|лежно и | скромно ты.| /\ /\
Ста|рушке зев|нулось. По | окнам ог|ни /\
Про|шли /\ в те | дальние | комнаты.| /\ /\
Ни|как кома|ра не про|гонишь ты | прочь, — /\
По|ёт /\ и к свету всё | просится |. /\ /\
Взгля|нуть ты не | смеешь на | лунную | ночь, /\
Ку|да /\ ду|ша переносится…| /\ /\
— Фет А. А.
Анафору можно рассматривать как один из видов слитного предложения. В качестве формы связи частей предложения и целых предложений анафора встречается в старо-германской поэзии и образует особую строфу «анафорический трёхсложник».
Часто анафора соединяется с другой риторической фигурой — градацией, то есть с постепенным повышением эмоционального характера слов в речи, например, в Эдде: «Умирает скот, умирает друг, умирает и сам человек».
Анафора встречается и в прозаической речи. Формы приветствия и прощания чаще всего строятся анафорические (в подражание народному у миннезингеров, трубадуров, также и у поэтов нового времени). Интересно отметить в такой анафоре её историко-культурную подкладку. Уезжающий на чужбину или возвращающийся из далёких стран после длительного отсутствия должен приветствовать отдельно (и именно полной формулой) каждого из домочадцев (и теперь в письмах на родину людей мало-образованных: земной поклон такому-то и земной поклон такому-то и т. д. — каждому родственнику отдельно)[источник не указан 563 дня].
Ещё более важным считалось некогда совершенно одинаковое обращение к богам, чтобы не разгневать ни одного из них, или к властителям, заседающим вместе (например, на суде, военном собрании, на званом пиру):
По тройке дифференцирующих признаков вторая квадра получает название центрально-восходящих аристократов. Их обобщённое название Воплотители, поскольку они как никто другой настроены на внедрение замыслов в повседневную жизнь. Энергетически самая мощная квадра, Воплотители способны перевернуть жизнь общества.
среда, 01 декабря 2010
Я и мой любимый племянник)
16:23
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Субъе́кт (лат. subjectum — лежащее внизу, находящееся в основе) — одно из ключевых понятий в философии, обозначающее существо, наделённое волей.
Познает себя субъект через свои обнаружения, сознаваемые непосредственно. Всякое наше познавание заключает в себе две стороны, являясь актом сознания и самосознания. Как акт сознания, оно даёт нам знать, с чем мы имеем дело, какой предмет мы созерцаем перед собой — стол, стул, чернильницу, перо или что-то другое. Как акт самосознания, оно говорит нам, что, видя, например, стол, мы спокойно созерцаем, а не находимся в состоянии волнения или желания. Эти две стороны даны бывают всюду, хотя вследствие узости сознания никогда не сознаются с одинаковой ясностью. Иногда более ясно сознается предмет, иногда — акт созерцания, смотря по тому, на что бывает обращено наше внимание. Познание своё мы начинаем не с себя самих, а с внешнего мира, с окружающих тел; поэтому и свои обнаружения душевные первоначально мы познаем не в чистом виде, а в связи с телесными явлениями. Изучая тела, мы выделяем из них одно, нераздельно связанное с нами. Мы замечаем, что это тело является в своём роде единственным. В отличие от других тел оно не покидает нас никогда. Прикосновение к нему чего-либо постороннего мы не только видим, но и испытываем. Перемены его являются в нашей жизни событиями, приятно или неприятно волнующими наше существо. Через него мы исполняем свои хотения; хотим мы что-нибудь приблизить к себе — приближаем к нему, хотим удалить от себя — удаляем от него. В результате у нас слагается убеждение, что тело это и мы составляем одно, что его состояния — наши состояния, его движения — наши действия. На этой ступени самопознания мы отождествляем заботы о себе с заботами о своём теле. Мало-помалу у нас развивается способность отвлечения. Мы научаемся отрывать свой умственный взор от ярких образов внешней, чувственной действительности и сосредоточивать внимание на явлениях своего внутреннего, душевного мира. Мы находим в себе бесконечное разнообразие мыслей, чувствований, желаний.
Для нас становится очевидным, что в этих-то явлениях, непосредственно воспринимаемых нами, но сокрытых от непосредственного взгляда других, и выражается наша сущность. Наше тело теряет в наших глазах своё прежнее значение; мы начинаем смотреть на него, как на внешний объект, который, подобно другим телам, воспринимается внешними чувствами и оказывает сопротивление нашей воле. Открыв явления внутреннего Mиpa, мы пытаемся свести их к логическому единству. К этому побуждают нас и присущее нашей мысли требование единства, и наше естественное желание понять себя. Мы выдвигаем на первый план определённую группу явлений, отвечающих коренным запросам нашей воли, нашему призванию, и с точки зрения этих явлений освещаем все остальные явления нашей душевной жизни. У обыкновенных людей жизненное призвание в большинстве случаев не бывает ясно выражено; поэтому и взгляд их на себя не отличается устойчивой определённостью. Один взгляд имеет человек на себя как на чиновника, другой — как на главу семьи, третий — как на члена товарищеского кружка и пр. Конечно, во всех этих взглядах должно быть нечто общее, отвечающее индивидуальным особенностям человека; но это общее остается обыкновенно тёмным и неопределённым. С изменением запросов воли естественно должен меняться и взгляд человека на себя. Бывают случаи, что человек под влиянием органического расстройства неожиданно для себя проникается новым настроением и новыми стремлениями. Потребность объяснить новое своё состояние приводит его к новому взгляду на себя. Какой-нибудь столяр вдруг приходит к мысли, что он германский император, и в этом смысле начинает действовать и истолковывать все известные факты своей жизни. Если при этом он наталкивается на факты, стоящие в явном противоречии с принятой им точкой зрения, он совершенно последовательно отвергает эти факты и приписывает их посторонней личности. Подобные случаи известны под названием «раздвоения личности». На самом деле в этих случаях не происходит никакого разделения личности: субъект остается единым, его рассуждения — логически последовательными, но у него получаются странные выводы, потому что он выходит из странных для здорового человека предположений.
Некоторые мыслители отрицают субстанциальную природу субъекта, считая его простым призраком или выражением связи между явлениями сознания. Это учение известно под именем феноменализма. Представителями его служат: а) чистые эмпирики, которые не хотят знать ничего, кроме явлений и их временных связей; б) материалисты, для которых душевная жизнь не более, как ряд явлений, пассивно сопровождающих мозговые процессы, и в) пантеисты, по взгляду которых, существует только одна субстанция — Божественная, а человек и его психо-физическая жизнь — простой модус Божества.
Познает себя субъект через свои обнаружения, сознаваемые непосредственно. Всякое наше познавание заключает в себе две стороны, являясь актом сознания и самосознания. Как акт сознания, оно даёт нам знать, с чем мы имеем дело, какой предмет мы созерцаем перед собой — стол, стул, чернильницу, перо или что-то другое. Как акт самосознания, оно говорит нам, что, видя, например, стол, мы спокойно созерцаем, а не находимся в состоянии волнения или желания. Эти две стороны даны бывают всюду, хотя вследствие узости сознания никогда не сознаются с одинаковой ясностью. Иногда более ясно сознается предмет, иногда — акт созерцания, смотря по тому, на что бывает обращено наше внимание. Познание своё мы начинаем не с себя самих, а с внешнего мира, с окружающих тел; поэтому и свои обнаружения душевные первоначально мы познаем не в чистом виде, а в связи с телесными явлениями. Изучая тела, мы выделяем из них одно, нераздельно связанное с нами. Мы замечаем, что это тело является в своём роде единственным. В отличие от других тел оно не покидает нас никогда. Прикосновение к нему чего-либо постороннего мы не только видим, но и испытываем. Перемены его являются в нашей жизни событиями, приятно или неприятно волнующими наше существо. Через него мы исполняем свои хотения; хотим мы что-нибудь приблизить к себе — приближаем к нему, хотим удалить от себя — удаляем от него. В результате у нас слагается убеждение, что тело это и мы составляем одно, что его состояния — наши состояния, его движения — наши действия. На этой ступени самопознания мы отождествляем заботы о себе с заботами о своём теле. Мало-помалу у нас развивается способность отвлечения. Мы научаемся отрывать свой умственный взор от ярких образов внешней, чувственной действительности и сосредоточивать внимание на явлениях своего внутреннего, душевного мира. Мы находим в себе бесконечное разнообразие мыслей, чувствований, желаний.
Для нас становится очевидным, что в этих-то явлениях, непосредственно воспринимаемых нами, но сокрытых от непосредственного взгляда других, и выражается наша сущность. Наше тело теряет в наших глазах своё прежнее значение; мы начинаем смотреть на него, как на внешний объект, который, подобно другим телам, воспринимается внешними чувствами и оказывает сопротивление нашей воле. Открыв явления внутреннего Mиpa, мы пытаемся свести их к логическому единству. К этому побуждают нас и присущее нашей мысли требование единства, и наше естественное желание понять себя. Мы выдвигаем на первый план определённую группу явлений, отвечающих коренным запросам нашей воли, нашему призванию, и с точки зрения этих явлений освещаем все остальные явления нашей душевной жизни. У обыкновенных людей жизненное призвание в большинстве случаев не бывает ясно выражено; поэтому и взгляд их на себя не отличается устойчивой определённостью. Один взгляд имеет человек на себя как на чиновника, другой — как на главу семьи, третий — как на члена товарищеского кружка и пр. Конечно, во всех этих взглядах должно быть нечто общее, отвечающее индивидуальным особенностям человека; но это общее остается обыкновенно тёмным и неопределённым. С изменением запросов воли естественно должен меняться и взгляд человека на себя. Бывают случаи, что человек под влиянием органического расстройства неожиданно для себя проникается новым настроением и новыми стремлениями. Потребность объяснить новое своё состояние приводит его к новому взгляду на себя. Какой-нибудь столяр вдруг приходит к мысли, что он германский император, и в этом смысле начинает действовать и истолковывать все известные факты своей жизни. Если при этом он наталкивается на факты, стоящие в явном противоречии с принятой им точкой зрения, он совершенно последовательно отвергает эти факты и приписывает их посторонней личности. Подобные случаи известны под названием «раздвоения личности». На самом деле в этих случаях не происходит никакого разделения личности: субъект остается единым, его рассуждения — логически последовательными, но у него получаются странные выводы, потому что он выходит из странных для здорового человека предположений.
Некоторые мыслители отрицают субстанциальную природу субъекта, считая его простым призраком или выражением связи между явлениями сознания. Это учение известно под именем феноменализма. Представителями его служат: а) чистые эмпирики, которые не хотят знать ничего, кроме явлений и их временных связей; б) материалисты, для которых душевная жизнь не более, как ряд явлений, пассивно сопровождающих мозговые процессы, и в) пантеисты, по взгляду которых, существует только одна субстанция — Божественная, а человек и его психо-физическая жизнь — простой модус Божества.
воскресенье, 28 ноября 2010
Erioh20:00
приветик
Tais20:00
ПРивет
Tais20:01
я написала "какавония", вместо "какофонии"))))
Erioh20:01
как денек?
Erioh20:02
это где написала?
Tais20:02
В произведении)
прикинь
позор
Erioh20:03
можно сделть вид, что так и надо)
Tais20:04
ага
Копро какое-то))
Erioh20:05
философия типа
приветик
Tais20:00
ПРивет
Tais20:01
я написала "какавония", вместо "какофонии"))))
Erioh20:01
как денек?
Erioh20:02
это где написала?
Tais20:02
В произведении)
прикинь
позор
Erioh20:03
можно сделть вид, что так и надо)
Tais20:04
ага
Копро какое-то))
Erioh20:05
философия типа
Посвящается бродячему скрипачу
I. Ab equis ad asinos (Из коней в ослы)
Каждый день является для меня мучением Каждый день я выхожу на площадь оборванный и грязный, и играю на скрипке, зарабатывая себе на кусок хлеба. Я смешон своим видом: порванная подошва самых дешёвеньких туфель, грязные, несколько раз заштопанные и несколько раз порванные мешковатые штаны, что-то похожее на белую ситцевую рубашку, но теперь это была пакость, которую даже при низкой температуре не хотелось одевать. Я был счастливым обладателем грязных, в колтунах сбившихся чёрных длинных волос для плеч, весь заросший чёрной густой бородой, так что видно только длинный вороний нос, и видны, голодные глаза. Цвет кожи…Я давно забыл, когда я вообще был чистым. Под слоем грязи и пыли я превратился в смуглого худощавого парнишку, попрошайку, бывшего лентяя, но при этом бывшего знаменитого музыканта. А руки!? Раньше чистенькие беленькие, как у девчонок пухленькие ручки с длинными пальцами и маленькой аккуратной ладонью превратились в грязные худощавые руки из пальцев, которых от игры на холоде, да и просто от постоянной игры сочится кровь.
Каждый день просыпаясь с скрипкой в руках, среди людей потерявших себя из-за пьянства, бедности и тунеядства, я думал: « а чем я лучше их»? Я потерял себя от худшего порока, который отравляет душу, делая её чёрной, высокомерной и злой, теряя разум…Этот порок – отец пороков как пьянство, распутство, гнев, презрение людей – это тщеславие…Но, когда я осознал весь ужас своего порока, когда душа моя, чернея с каждым днём от дочерей и сыновей Тщеславия, я остался нищим. Я, чёрт возьми промотал всё своё состояние, курил самые дорогие сигары, ходил на вечера под ручку с самыми прекрасными дамами, такими же богатыми и чёрными душой. Я был уважаемым человеком, проводил во многих европейских странах мастер классы, при своих учениках я строил из себя философа, всезнающего бога, скрипичного гения. Не отрицаю, я без излишней скромности, может, таким и был. Но из-за глупости своей, из-за крылышек моих ангельских, которые чувствовал и видел я один воображая себя невинным и всесильным скрипачом- Христом, я и стал никем.…
Но всего лишь никем в свете. Потеряв всё, я открыл глаза, и понял, чем бы я сейчас не был для людей, каким мерзавцем, игроком чёртовым, видевший жизнь в рулетках и костях, я остаюсь скрипачом, великим скрипачом. Я всего лишь забыл зачем…Зачем нужна музыка, я забыл своего любимого Корелли. И когда нет отныне вещей способных мешать мне играть кроме бедности и отсутствия дома я буду играть, я буду показывать себя ничтожеством перед всеми людьми чтобы они говорили: «Вот он уважаемый скрипач гений, стал нищим, из-за того, что стал похабно играть, разучился держать смычок от постоянно трясущихся от хмеля рук»! Даже сейчас, когда я весь свой день посвящаю игре на скрипке, а это не пять и не шесть часов в день, я играю гораздо лучше, чем когда-либо. Но люди всё-равно говорят что я всегда пьян, что я разучился держать смычок в руках, что я никто. Все мои близкие отказались от меня, да и я во время своего богатства отказался от них! AURI SACRA FAMES погубила меня! ( Проклятая жажда золота. Выражение Вергилия) Иной раз я думал: « Зачем мне эти ничтожные музыкантишки из консерватории, зачем мне эти школьные учителя» ?
Но чем, чем я, бедняк, ничтожество, убогий росток плода, который, пригревшись на солнце славы – стал расти и взрастать, гордясь и радуясь солнечным лучам. Я вырос с помощью славы, а достигнув высоты, когда я смотрел на все эти только пытавшиеся вылезти из земли маленькие цветочки, мелкие травиночки, которые по своей природе высокими не вырастают, я почувствовал себя сверхчеловеком, а если сказать по правде, то богом! Но солнце перестало греть меня, настала непогода судьбы: поднялся ветер, сметая на своём пути всё. И унесло ветром того, кто выше стоял…
А трава, цветы, хоть и хрупкие существа, корень их слаб, но цепок в земле. Они, шатались в такт с ветром, с трудностями, но, своими корнями держались за жизнь – землю! А я, гордый, но слабый – погиб. Меня вырвало ветром, и его потоки бросили меня об землю, там под ярким солнцем я – доселе прекрасный и гордый, засох от жажды и без прежней почвы, из которой я получал питание, мощь, и с помощью которой я смог быть…
Но я, я бы никогда не насытился своею славою. Мне, как Гобсеку, вместо денежек, хотелось всё больше и больше славы. Ничего не бывает сверх меры. Avarus animus nullo satiatur lucro (Алчная душа не насытится никакой прибылью. Наблюдение Сенеки) Но, я не был скупым, я лишь желал славы, я лишь желал красиво жить, я хотел для людей проявлять себя эстетом….
Меня, великого скрипача, обвиняла в том, что я эгоист! Да как вообще кто-то имел право мне делать подобные замечания?! Я, игравший с четырёх лет, родившийся в семье музыкантов, тоже великих скрипачей.…И они, слепцы, посмели мне в глаза глаголать подобные речи, безликие люди, тени в мире музыки! Но сейчас, когда я никто, пусть презирают меня, а я буду их награждать дерзким оскалом, они не услышат от меня ни словечка, и это будет торжество; таким образом я покажу им, никчемным, что я горжусь наказанием злого рока, что я не страдаю…
II. La vita nova.
Но когда-то, шатаясь со своей скрипкой по грязным переулкам, обиталищу такого же убожества, как я – оборванец со скрипкой от…, мне встретился дьявола. Верите? Я шёл, и почувствовав, что за мной кто-то наблюдает, быстро обернулся и увидел…Чёрную грязную дворняжку, хромающую на одну лапу. Наши глаза встретились, и когда я, немного очнувшийся от своего похмелья - осознал под гнётом его красноокого взгляда, что собака постепенно стала обретать человеческие очертания. И перед моей от страха согнувшейся фигурой появился высокий худой человек среднего возраста, с длинным лицом, косматыми чёрными волосами, и хитрым, бесстыжим прищуренным взглядом.
Говорить о том, что я возможно испугался – бесполезно. Я, не отрываясь от превращения из наивного – в лукавого, смотрел, не двигая не одним своим членом. Когда вы видите какое-то уродство, вам оно неприятно, мерзко, но вы всё-равно посмотрите, ваши очи будет привлекать безобразие. Как в цирках, или на каких-то представлениях в прошлые эпохи показывали уродов - на подобное зрелище приходили смотреть сотнями и тысячами, то нельзя говорить, что уродство не привлекательно для человека. Вот так и я, смотрев на это безобразие, как корчится от превращения эта собачья фигура, как собачья пасть, скалившаяся на меня – обращается в скалившуюся сардоническую ухмылку, как позвоночник, обросший шерстью – выпрямляется и шерсть пропадает.…Это было ужасающее зрелище, хочу я вам сказать! Но я стоял, и смотрел, как этот высокий человек, заплетаясь в своих длинных ногах, подошёл ко мне и протянул руку.
- Здравствуй, Нарцисс. – сказал человек, продолжая прежне ухмыляться.
- Здравствуйте. – В ответ я даже не собирался протягивать руку.
- Идём за мной. – его улыбка, как у чеширского кота, стала ещё шире.
В ответ я молчал, даже не смотря демону в глаза.
- Твоя душа умрёт ещё скорее, чем твоё тело: не бойся же ничего»!
- А чего мне бояться, чёрт возьми…
- Я возьму. – Сказал мужчина и захохотал прямо мне в лицо, как ненормальный. – У нас классический договор. Ты мне – душу, я тебе – интересную жизнь. Не люблю долго разглагольствовать и попусту тратить своё бесчисленное время! Ты согласен?
- Вполне, моя душа всё-равно мучается уже в предсмертных агониях. Если тебе нужна эта дохлая кляча – забирай!
- Договор пишется как обычно – кровью. – Проговорил дьявол и достал из своего пальто листок, протянув мне.
- Пиши то, что знаешь. Не школьник, не буду тебе диктовать.
Когда я написал договор, мне захотелось спросить у моего попутчика:
- А как мне вас нарекать?
- Прошу, без высоких слов, в наше время они вовсе неуместны! У бога, как и у меня, нет имени. Выбирай любое из всех возможных. И последнее – не обращайся ко мне на «вы». Мы, как попутчики, с тобою равны! Идём за мной! – сказал дьявол, взяв меня за руку.
- Куда?
- Посмотришь, куда ты попадёшь после смерти.
- Но это же не жизнь, ты мне покажешь смерть! Я не желаю знать, что будет со мною потом.
- А договор уже подписан, опоздал! Иди за мной.
И дьявол потянул меня за руку с такой силой, что мне пришлось повиноваться. Мы шли прямо по узкому переулку. Там же, в конце, вместо тупика – была дверь.
- Заходи. – сказал дьявол и толкнул меня.
- Я открыл дверь и, соответственно, вошёл.
Я увидел комнатку, серую и неприглядную, совсем пустую. Стены – голые, даже без светильников, посередине комнаты, за трибуной стоял скелет, пялившейся на меня своими пустыми глазницами.
- Кто идёт? – спросил скелет своим беззубым ртом.
- Живой и мёртвый. – ответил я.
- Но ты ведь один.
- Тело – живо, душа мертва. – сказал я и обернулся назад, к моему товарищу демону.
Но его на месте не было. Я хотел обратиться к скелету, однако, он сам начал разговор. И не думайте, что я испугался всё то, что увидел. Мне было абсолютно все-равно, вовсе не страшно, а даже местами забавно, и посему я так легко воспринял говорящего скелета!
- Тогда – проходите. И тащи свою душонку за собой, чтобы передать её Повелителю, а то, вдруг и не мертва, и от страха убежит? И вообще, зачем нам живое тело и мёртвая душа?
- Она оживёт под воздействием смерти.
- То есть?
- Я увижу смерть, как обещал мне ваш Повелитель. И побоюсь её, не захочу с нею пройти вот так спокойно, свесивши голову вниз, смотря на грязную землю. Я захочу опять быть бедняком, ничтожеством, пустотою, но БЫТЬ. А уже никогда не будет шанса жить по-настоящему снова. Я оживу, вот увидите…
- Тогда иди. Сзади меня есть дверь – проходи в неё.
Я прошёл мимо скелета, невольно рассматривая каждую его косточку, и дальше за ним увидел дверь, к которой через несколько секунд я подошёл и повернул ручку. О, и что вы думаете я увидел там? Армию ненасытных абжор, вечно кушавших? Или ненасытных плотью, которые уже насыщены плотью несколько веков подряд? Или, вы полагаете, я увидел Харона, старца в лохмотьях, перевозящего мертвецов через Стикс? О нет. Я увидел улицу. Улицу города, в котором я живу! О ад, тартар, горящая геенна! Что за смех, что за розыгрыш? Нежели мне привиделась та хитрая псина, дворняга? Вероятно, да.
Я, со злыми мыслями в невменяемой голове - пошёл по улице, искать себе место для разыгрывания на скрипке… Но через несколько минут, мне стали встречаться прохожие. И тут я услышал! Я понял, почему это ад!
Carpe diem ( Лови день. Иными словами можно сказать, живи – пока живётся)
Aequat omnes cinis, impares nascimur, pares morimur ( Могила всё сравняет: неодинаково рождаемся, но одинаково умираем. Мнение Сенеки)
Я стал слышать мысли людей! Они отдавались у меня в голове эхом. Если это было очень людное место, то полилогами, перебивающими друг друга. Были и стоны, и крики, и ругательства всевозможные. Это было ужасно…
« Ну и твари эти люди. Грубые, бесчеловечные создания. Квазимодо, страшные»…- говорил один голос.
Второй голос ему вторил: « Ненормальная глупая жизнь, чтобы всё пропало пропадом».
И в этот прекрасный диссонанс впрягался третий: « я убью его, давно пора, нет в сём ничего страшного. Он вор, пакостный человек, пьяница несчастный, я ему помогу, наконец, остаться в забитии навсегда».
О, и ещё много голосов, криков, бесноватых высказываний, неопределённых странных мыслей, всё перемешалось в моей голове, сплошная жуткая какофония…
Я бродил сначала, пытался свыкнуться с этим необузданным шумом, но куда мне деться от него? Дома у меня нет, чтобы спрятаться за четырьмя стенами, и слышать только свои мысли! Я – бродяга, и от города я никуда не денусь.
Потом я пытался настроить скрипку, что-то сыграть, успокоиться, свыкнуться в конце-концов.…Свыкнешься тут! Я стал бродить, а точнее шататься, как пьяный, но не от хмеля, а от этих дурных мыслей! Если бы я мог передать все слова, все реплики, которые были сказаны людьми. Мысли об измене, убийствах, предательствах, о жестокости жизни, прошение смерти, сожаления, крики о помощи и многое другое.
Когда наступила ночь, я пытался заснуть. Но поток этих мыслей ещё более усилился, и о сне я перестал и мечтать. Я лежал, и слушал эти мерзости, и понимал, как страшно жить на земле, среди этого смрада: лжи, притворства, смертей, тщеславия. И как я и обещал, я влюбился в жизнь. Ибо не знал я доселе горестей, всей тяжести мира людского. Моё тщеславие давно пропало, и теперь мне хотелось одного – играть, и вселять в сердца людей спокойствие, чтобы не было этих плохих мыслей, чтобы не было этого разврата человеческих страстей и умов! Когда наступило утро, я пошёл туда, где больше всего ходит людей, взяв, разумеется, с собой скрипку.
Я положил смычок на струны и начал играть «Времена года» Вивальди. Голоса стали разглагольствовать тише, но среди них неожиданно появился как бы доминирующий голос, а все остальные ушли на второй план. Он говорил: « Скажи мне теперь, в чём ад»? Это был голос Повелителя.…И я ему мысленно ответил: «В истинности жизни».
И сразу после моих слов, руки мои стали словно деревянными, пальцы стали держать смычок не легко, а цепко, я начал сам не понимая, что делаю, всё путать: ноты, штрихи, переходы из позиции в позицию, а потом начал издавать вообще скрипящие, хриплые звуки и выронил смычок.…Вокруг меня собрались люди, осмеивая мою игру. И в голове у себя я слышал много голосов: « Великий скрипач потерял от своего тщеславия умение владеть скрипкой».
Сквозь толпу медленно плыла тень с абрисов фигуры того Демона.
« Вот теперь я забрал твою душу. Поздравляю, теперь-то ты в аду»! Это давно не жизнь, вот таков твой ад и самое страшное наказание за тщеславие. Я осудил и продажность за «интересную». Удачной вечности…»
I. Ab equis ad asinos (Из коней в ослы)
Каждый день является для меня мучением Каждый день я выхожу на площадь оборванный и грязный, и играю на скрипке, зарабатывая себе на кусок хлеба. Я смешон своим видом: порванная подошва самых дешёвеньких туфель, грязные, несколько раз заштопанные и несколько раз порванные мешковатые штаны, что-то похожее на белую ситцевую рубашку, но теперь это была пакость, которую даже при низкой температуре не хотелось одевать. Я был счастливым обладателем грязных, в колтунах сбившихся чёрных длинных волос для плеч, весь заросший чёрной густой бородой, так что видно только длинный вороний нос, и видны, голодные глаза. Цвет кожи…Я давно забыл, когда я вообще был чистым. Под слоем грязи и пыли я превратился в смуглого худощавого парнишку, попрошайку, бывшего лентяя, но при этом бывшего знаменитого музыканта. А руки!? Раньше чистенькие беленькие, как у девчонок пухленькие ручки с длинными пальцами и маленькой аккуратной ладонью превратились в грязные худощавые руки из пальцев, которых от игры на холоде, да и просто от постоянной игры сочится кровь.
Каждый день просыпаясь с скрипкой в руках, среди людей потерявших себя из-за пьянства, бедности и тунеядства, я думал: « а чем я лучше их»? Я потерял себя от худшего порока, который отравляет душу, делая её чёрной, высокомерной и злой, теряя разум…Этот порок – отец пороков как пьянство, распутство, гнев, презрение людей – это тщеславие…Но, когда я осознал весь ужас своего порока, когда душа моя, чернея с каждым днём от дочерей и сыновей Тщеславия, я остался нищим. Я, чёрт возьми промотал всё своё состояние, курил самые дорогие сигары, ходил на вечера под ручку с самыми прекрасными дамами, такими же богатыми и чёрными душой. Я был уважаемым человеком, проводил во многих европейских странах мастер классы, при своих учениках я строил из себя философа, всезнающего бога, скрипичного гения. Не отрицаю, я без излишней скромности, может, таким и был. Но из-за глупости своей, из-за крылышек моих ангельских, которые чувствовал и видел я один воображая себя невинным и всесильным скрипачом- Христом, я и стал никем.…
Но всего лишь никем в свете. Потеряв всё, я открыл глаза, и понял, чем бы я сейчас не был для людей, каким мерзавцем, игроком чёртовым, видевший жизнь в рулетках и костях, я остаюсь скрипачом, великим скрипачом. Я всего лишь забыл зачем…Зачем нужна музыка, я забыл своего любимого Корелли. И когда нет отныне вещей способных мешать мне играть кроме бедности и отсутствия дома я буду играть, я буду показывать себя ничтожеством перед всеми людьми чтобы они говорили: «Вот он уважаемый скрипач гений, стал нищим, из-за того, что стал похабно играть, разучился держать смычок от постоянно трясущихся от хмеля рук»! Даже сейчас, когда я весь свой день посвящаю игре на скрипке, а это не пять и не шесть часов в день, я играю гораздо лучше, чем когда-либо. Но люди всё-равно говорят что я всегда пьян, что я разучился держать смычок в руках, что я никто. Все мои близкие отказались от меня, да и я во время своего богатства отказался от них! AURI SACRA FAMES погубила меня! ( Проклятая жажда золота. Выражение Вергилия) Иной раз я думал: « Зачем мне эти ничтожные музыкантишки из консерватории, зачем мне эти школьные учителя» ?
Но чем, чем я, бедняк, ничтожество, убогий росток плода, который, пригревшись на солнце славы – стал расти и взрастать, гордясь и радуясь солнечным лучам. Я вырос с помощью славы, а достигнув высоты, когда я смотрел на все эти только пытавшиеся вылезти из земли маленькие цветочки, мелкие травиночки, которые по своей природе высокими не вырастают, я почувствовал себя сверхчеловеком, а если сказать по правде, то богом! Но солнце перестало греть меня, настала непогода судьбы: поднялся ветер, сметая на своём пути всё. И унесло ветром того, кто выше стоял…
А трава, цветы, хоть и хрупкие существа, корень их слаб, но цепок в земле. Они, шатались в такт с ветром, с трудностями, но, своими корнями держались за жизнь – землю! А я, гордый, но слабый – погиб. Меня вырвало ветром, и его потоки бросили меня об землю, там под ярким солнцем я – доселе прекрасный и гордый, засох от жажды и без прежней почвы, из которой я получал питание, мощь, и с помощью которой я смог быть…
Но я, я бы никогда не насытился своею славою. Мне, как Гобсеку, вместо денежек, хотелось всё больше и больше славы. Ничего не бывает сверх меры. Avarus animus nullo satiatur lucro (Алчная душа не насытится никакой прибылью. Наблюдение Сенеки) Но, я не был скупым, я лишь желал славы, я лишь желал красиво жить, я хотел для людей проявлять себя эстетом….
Меня, великого скрипача, обвиняла в том, что я эгоист! Да как вообще кто-то имел право мне делать подобные замечания?! Я, игравший с четырёх лет, родившийся в семье музыкантов, тоже великих скрипачей.…И они, слепцы, посмели мне в глаза глаголать подобные речи, безликие люди, тени в мире музыки! Но сейчас, когда я никто, пусть презирают меня, а я буду их награждать дерзким оскалом, они не услышат от меня ни словечка, и это будет торжество; таким образом я покажу им, никчемным, что я горжусь наказанием злого рока, что я не страдаю…
II. La vita nova.
Но когда-то, шатаясь со своей скрипкой по грязным переулкам, обиталищу такого же убожества, как я – оборванец со скрипкой от…, мне встретился дьявола. Верите? Я шёл, и почувствовав, что за мной кто-то наблюдает, быстро обернулся и увидел…Чёрную грязную дворняжку, хромающую на одну лапу. Наши глаза встретились, и когда я, немного очнувшийся от своего похмелья - осознал под гнётом его красноокого взгляда, что собака постепенно стала обретать человеческие очертания. И перед моей от страха согнувшейся фигурой появился высокий худой человек среднего возраста, с длинным лицом, косматыми чёрными волосами, и хитрым, бесстыжим прищуренным взглядом.
Говорить о том, что я возможно испугался – бесполезно. Я, не отрываясь от превращения из наивного – в лукавого, смотрел, не двигая не одним своим членом. Когда вы видите какое-то уродство, вам оно неприятно, мерзко, но вы всё-равно посмотрите, ваши очи будет привлекать безобразие. Как в цирках, или на каких-то представлениях в прошлые эпохи показывали уродов - на подобное зрелище приходили смотреть сотнями и тысячами, то нельзя говорить, что уродство не привлекательно для человека. Вот так и я, смотрев на это безобразие, как корчится от превращения эта собачья фигура, как собачья пасть, скалившаяся на меня – обращается в скалившуюся сардоническую ухмылку, как позвоночник, обросший шерстью – выпрямляется и шерсть пропадает.…Это было ужасающее зрелище, хочу я вам сказать! Но я стоял, и смотрел, как этот высокий человек, заплетаясь в своих длинных ногах, подошёл ко мне и протянул руку.
- Здравствуй, Нарцисс. – сказал человек, продолжая прежне ухмыляться.
- Здравствуйте. – В ответ я даже не собирался протягивать руку.
- Идём за мной. – его улыбка, как у чеширского кота, стала ещё шире.
В ответ я молчал, даже не смотря демону в глаза.
- Твоя душа умрёт ещё скорее, чем твоё тело: не бойся же ничего»!
- А чего мне бояться, чёрт возьми…
- Я возьму. – Сказал мужчина и захохотал прямо мне в лицо, как ненормальный. – У нас классический договор. Ты мне – душу, я тебе – интересную жизнь. Не люблю долго разглагольствовать и попусту тратить своё бесчисленное время! Ты согласен?
- Вполне, моя душа всё-равно мучается уже в предсмертных агониях. Если тебе нужна эта дохлая кляча – забирай!
- Договор пишется как обычно – кровью. – Проговорил дьявол и достал из своего пальто листок, протянув мне.
- Пиши то, что знаешь. Не школьник, не буду тебе диктовать.
Когда я написал договор, мне захотелось спросить у моего попутчика:
- А как мне вас нарекать?
- Прошу, без высоких слов, в наше время они вовсе неуместны! У бога, как и у меня, нет имени. Выбирай любое из всех возможных. И последнее – не обращайся ко мне на «вы». Мы, как попутчики, с тобою равны! Идём за мной! – сказал дьявол, взяв меня за руку.
- Куда?
- Посмотришь, куда ты попадёшь после смерти.
- Но это же не жизнь, ты мне покажешь смерть! Я не желаю знать, что будет со мною потом.
- А договор уже подписан, опоздал! Иди за мной.
И дьявол потянул меня за руку с такой силой, что мне пришлось повиноваться. Мы шли прямо по узкому переулку. Там же, в конце, вместо тупика – была дверь.
- Заходи. – сказал дьявол и толкнул меня.
- Я открыл дверь и, соответственно, вошёл.
Я увидел комнатку, серую и неприглядную, совсем пустую. Стены – голые, даже без светильников, посередине комнаты, за трибуной стоял скелет, пялившейся на меня своими пустыми глазницами.
- Кто идёт? – спросил скелет своим беззубым ртом.
- Живой и мёртвый. – ответил я.
- Но ты ведь один.
- Тело – живо, душа мертва. – сказал я и обернулся назад, к моему товарищу демону.
Но его на месте не было. Я хотел обратиться к скелету, однако, он сам начал разговор. И не думайте, что я испугался всё то, что увидел. Мне было абсолютно все-равно, вовсе не страшно, а даже местами забавно, и посему я так легко воспринял говорящего скелета!
- Тогда – проходите. И тащи свою душонку за собой, чтобы передать её Повелителю, а то, вдруг и не мертва, и от страха убежит? И вообще, зачем нам живое тело и мёртвая душа?
- Она оживёт под воздействием смерти.
- То есть?
- Я увижу смерть, как обещал мне ваш Повелитель. И побоюсь её, не захочу с нею пройти вот так спокойно, свесивши голову вниз, смотря на грязную землю. Я захочу опять быть бедняком, ничтожеством, пустотою, но БЫТЬ. А уже никогда не будет шанса жить по-настоящему снова. Я оживу, вот увидите…
- Тогда иди. Сзади меня есть дверь – проходи в неё.
Я прошёл мимо скелета, невольно рассматривая каждую его косточку, и дальше за ним увидел дверь, к которой через несколько секунд я подошёл и повернул ручку. О, и что вы думаете я увидел там? Армию ненасытных абжор, вечно кушавших? Или ненасытных плотью, которые уже насыщены плотью несколько веков подряд? Или, вы полагаете, я увидел Харона, старца в лохмотьях, перевозящего мертвецов через Стикс? О нет. Я увидел улицу. Улицу города, в котором я живу! О ад, тартар, горящая геенна! Что за смех, что за розыгрыш? Нежели мне привиделась та хитрая псина, дворняга? Вероятно, да.
Я, со злыми мыслями в невменяемой голове - пошёл по улице, искать себе место для разыгрывания на скрипке… Но через несколько минут, мне стали встречаться прохожие. И тут я услышал! Я понял, почему это ад!
Carpe diem ( Лови день. Иными словами можно сказать, живи – пока живётся)
Aequat omnes cinis, impares nascimur, pares morimur ( Могила всё сравняет: неодинаково рождаемся, но одинаково умираем. Мнение Сенеки)
Я стал слышать мысли людей! Они отдавались у меня в голове эхом. Если это было очень людное место, то полилогами, перебивающими друг друга. Были и стоны, и крики, и ругательства всевозможные. Это было ужасно…
« Ну и твари эти люди. Грубые, бесчеловечные создания. Квазимодо, страшные»…- говорил один голос.
Второй голос ему вторил: « Ненормальная глупая жизнь, чтобы всё пропало пропадом».
И в этот прекрасный диссонанс впрягался третий: « я убью его, давно пора, нет в сём ничего страшного. Он вор, пакостный человек, пьяница несчастный, я ему помогу, наконец, остаться в забитии навсегда».
О, и ещё много голосов, криков, бесноватых высказываний, неопределённых странных мыслей, всё перемешалось в моей голове, сплошная жуткая какофония…
Я бродил сначала, пытался свыкнуться с этим необузданным шумом, но куда мне деться от него? Дома у меня нет, чтобы спрятаться за четырьмя стенами, и слышать только свои мысли! Я – бродяга, и от города я никуда не денусь.
Потом я пытался настроить скрипку, что-то сыграть, успокоиться, свыкнуться в конце-концов.…Свыкнешься тут! Я стал бродить, а точнее шататься, как пьяный, но не от хмеля, а от этих дурных мыслей! Если бы я мог передать все слова, все реплики, которые были сказаны людьми. Мысли об измене, убийствах, предательствах, о жестокости жизни, прошение смерти, сожаления, крики о помощи и многое другое.
Когда наступила ночь, я пытался заснуть. Но поток этих мыслей ещё более усилился, и о сне я перестал и мечтать. Я лежал, и слушал эти мерзости, и понимал, как страшно жить на земле, среди этого смрада: лжи, притворства, смертей, тщеславия. И как я и обещал, я влюбился в жизнь. Ибо не знал я доселе горестей, всей тяжести мира людского. Моё тщеславие давно пропало, и теперь мне хотелось одного – играть, и вселять в сердца людей спокойствие, чтобы не было этих плохих мыслей, чтобы не было этого разврата человеческих страстей и умов! Когда наступило утро, я пошёл туда, где больше всего ходит людей, взяв, разумеется, с собой скрипку.
Я положил смычок на струны и начал играть «Времена года» Вивальди. Голоса стали разглагольствовать тише, но среди них неожиданно появился как бы доминирующий голос, а все остальные ушли на второй план. Он говорил: « Скажи мне теперь, в чём ад»? Это был голос Повелителя.…И я ему мысленно ответил: «В истинности жизни».
И сразу после моих слов, руки мои стали словно деревянными, пальцы стали держать смычок не легко, а цепко, я начал сам не понимая, что делаю, всё путать: ноты, штрихи, переходы из позиции в позицию, а потом начал издавать вообще скрипящие, хриплые звуки и выронил смычок.…Вокруг меня собрались люди, осмеивая мою игру. И в голове у себя я слышал много голосов: « Великий скрипач потерял от своего тщеславия умение владеть скрипкой».
Сквозь толпу медленно плыла тень с абрисов фигуры того Демона.
« Вот теперь я забрал твою душу. Поздравляю, теперь-то ты в аду»! Это давно не жизнь, вот таков твой ад и самое страшное наказание за тщеславие. Я осудил и продажность за «интересную». Удачной вечности…»
четверг, 25 ноября 2010
Кэр Лаэда15:09
Ну к примеру, что этот скрипач не должен был бы касатся своей скрипки более никогда под страхом жуткого наказания. И вся жизнь скрипача изменилась. Он вновь стал великим человеком, почитаемым многими, все, чего бы он не желал становилось его, но это его не пресыщало. Но однажды он встретил девушку, она была слишком молода для него, он это знал. Но разве есть препятствия для любви, тем более если тебе помогает дьявол.
Это если кратко) А концовка...
Tais15:11
Какая?
Кэр Лаэда15:12
Девушка оказалась неприступна, все ухаживания и знаки внимания она принималя с ядовитой усмешкою. Однажды она прямо сказала ему, что не любит его. Что она влюблена в молодого, талантливого скрипача, живущего напротив. Что этот молодой скрипач верит в свою судьбу, в свой талант, в людей. Этот молодой музыкант живет музыкой, делает то, что не понять ему.
Tais15:13
Ты гений
))
Кэр Лаэда15:13
Тогда он осознал, что наделал. Он пришел к окну любимой и сыграл всего лишь раз
Tais15:13
Но я подумала о другой концовке
А сейчас она обламалась
Будет неинтересно
Tais15:14
Это слишком прекрасный и романтический конец)
и интересный
А я подумала, что дьявол его начал водить просто по улицам города
Tais15:15
А скрипач спрашивает: ну где же сдесь ад?
А дьявол отвечает: " это и есть ад, мой дорогой".
И показывать ему мысли людей
Их пороки
Всю грязь человеческую
)
Tais15:16
А конец
НЕЗНАЮ!!!!!!!!
Кэр Лаэда15:17
Ну я свой придумал)
Tais15:17
ПРИДУМАЛА!
Попила водички и придумала
дьявол стал смеяться над скрипачом
Tais15:18
и говорить, ты продал себя за то, что я показал тебе жизнь.
Истинную.
Tais15:19
И теперь моя воля забрать душу в ад
сказал типо дьявол
))
и пропал
И скрипач остался на земле и спрашивает про себя: " ну и где же ад"?
Tais15:20
А голос дьявола отвечает: в истинности жизни!
)))))
Кэр Лаэда15:20
Может он у него хоть талант его отберет
Тогда это будет еще больший ад
Tais15:21
Гений
Точно
Ну как?
))
Кэр Лаэда15:21
Да супер.
Ну к примеру, что этот скрипач не должен был бы касатся своей скрипки более никогда под страхом жуткого наказания. И вся жизнь скрипача изменилась. Он вновь стал великим человеком, почитаемым многими, все, чего бы он не желал становилось его, но это его не пресыщало. Но однажды он встретил девушку, она была слишком молода для него, он это знал. Но разве есть препятствия для любви, тем более если тебе помогает дьявол.
Это если кратко) А концовка...
Tais15:11
Какая?
Кэр Лаэда15:12
Девушка оказалась неприступна, все ухаживания и знаки внимания она принималя с ядовитой усмешкою. Однажды она прямо сказала ему, что не любит его. Что она влюблена в молодого, талантливого скрипача, живущего напротив. Что этот молодой скрипач верит в свою судьбу, в свой талант, в людей. Этот молодой музыкант живет музыкой, делает то, что не понять ему.
Tais15:13
Ты гений
))
Кэр Лаэда15:13
Тогда он осознал, что наделал. Он пришел к окну любимой и сыграл всего лишь раз
Tais15:13
Но я подумала о другой концовке
А сейчас она обламалась
Будет неинтересно
Tais15:14
Это слишком прекрасный и романтический конец)
и интересный
А я подумала, что дьявол его начал водить просто по улицам города
Tais15:15
А скрипач спрашивает: ну где же сдесь ад?
А дьявол отвечает: " это и есть ад, мой дорогой".
И показывать ему мысли людей
Их пороки
Всю грязь человеческую
)
Tais15:16
А конец
НЕЗНАЮ!!!!!!!!
Кэр Лаэда15:17
Ну я свой придумал)
Tais15:17
ПРИДУМАЛА!
Попила водички и придумала
дьявол стал смеяться над скрипачом
Tais15:18
и говорить, ты продал себя за то, что я показал тебе жизнь.
Истинную.
Tais15:19
И теперь моя воля забрать душу в ад
сказал типо дьявол
))
и пропал
И скрипач остался на земле и спрашивает про себя: " ну и где же ад"?
Tais15:20
А голос дьявола отвечает: в истинности жизни!
)))))
Кэр Лаэда15:20
Может он у него хоть талант его отберет
Тогда это будет еще больший ад
Tais15:21
Гений
Точно
Ну как?
))
Кэр Лаэда15:21
Да супер.
среда, 24 ноября 2010
Любовь
Жизнерадостный Стрелец готов влюбляться по сто раз на дню. Это может быть ни к чему не обязывающее непродолжительное знакомство по типу курортного романа: бурно, страстно, но "мало", причем, чем дальше от родных мест, тем страстнее будут речи Стрельца, в которые он верит не меньше "возлюбленной". Его страсть вполне искренна. А "предстоящее расставание" только прибавляет пыла, потому что ничто так не подогревает любовь Стрельца как препятствия. Если вы безрассудно броситесь в объятья Стрельца, стоит только ему взглянуть на вас, вы рискуете больше никогда не увидеть его жаждущих глаз. Со Стрельцом следует играть в "догонялки"": она бежит - он ее догоняет! Для него важен процесс, поэтому как только он сомнет вас в своих руках, вы станете ему неинтересны. Помните об этом, он должен постоянно вас завоевывать. Если вы наметили Стрельца в мужья, тем более вы должны соблюдать "правила игры": вы должны быть постоянно в поле его зрения, но быть неуловимой и недоступной как манящий мираж Если же вы будете периодически исчезать, то однажды, вернувшись, вы обнаружите около него новую нимфу. Но все дело в том, что нимфа обычно живет в окружении себе подобных, поэтому около Стрельца может виться не одна нимфа, а целый рой. Хотя для него это как одна, просто размножившаяся в зеркалах. Как в сказке, когда морской царь предлагал герою выбрать из толпы дочерей одну, настоящую. Стрелец договорится с царем и заберет всех. В конце концов, одна жена любит, другая обед готовит, третья детей смотрит - все при деле. Правда жить они будут скорее всего не в одном дворце, а в разных. Но это другой сказ... Стоит отметить, что Стрелец не очень-то рвется обзавестись семейным кругом, и пока есть возможность, будет бежать от этого. Свобода - превыше всего. Как его заполучить в мужья см. ниже. Не пытайтесь заподозрить Стрельца в неискренности, тем более в фальши. Душка Стрелец напрочь лишен "второго плана", т.е. он с разоружающей улыбкой скажет вам то, что у него на уме в данный момент. Можете обмирать, можете считать, что он неудачно шутит: он говорит то, что думает, и его совершенно не волнует, как вы будете реагировать. Если вы считаете, что он таким образом "уходит от ответа", то ошибетесь. Стрельца следует понимать буквально, правда если вы поймете его обобщения. Он настолько искренен и правдив, что способен рассказать о своих сторонних увлечениях, не замечая при этом вашего зеленого лица.
Люди, это обо мне! Точь-в точь я!
Жизнерадостный Стрелец готов влюбляться по сто раз на дню. Это может быть ни к чему не обязывающее непродолжительное знакомство по типу курортного романа: бурно, страстно, но "мало", причем, чем дальше от родных мест, тем страстнее будут речи Стрельца, в которые он верит не меньше "возлюбленной". Его страсть вполне искренна. А "предстоящее расставание" только прибавляет пыла, потому что ничто так не подогревает любовь Стрельца как препятствия. Если вы безрассудно броситесь в объятья Стрельца, стоит только ему взглянуть на вас, вы рискуете больше никогда не увидеть его жаждущих глаз. Со Стрельцом следует играть в "догонялки"": она бежит - он ее догоняет! Для него важен процесс, поэтому как только он сомнет вас в своих руках, вы станете ему неинтересны. Помните об этом, он должен постоянно вас завоевывать. Если вы наметили Стрельца в мужья, тем более вы должны соблюдать "правила игры": вы должны быть постоянно в поле его зрения, но быть неуловимой и недоступной как манящий мираж Если же вы будете периодически исчезать, то однажды, вернувшись, вы обнаружите около него новую нимфу. Но все дело в том, что нимфа обычно живет в окружении себе подобных, поэтому около Стрельца может виться не одна нимфа, а целый рой. Хотя для него это как одна, просто размножившаяся в зеркалах. Как в сказке, когда морской царь предлагал герою выбрать из толпы дочерей одну, настоящую. Стрелец договорится с царем и заберет всех. В конце концов, одна жена любит, другая обед готовит, третья детей смотрит - все при деле. Правда жить они будут скорее всего не в одном дворце, а в разных. Но это другой сказ... Стоит отметить, что Стрелец не очень-то рвется обзавестись семейным кругом, и пока есть возможность, будет бежать от этого. Свобода - превыше всего. Как его заполучить в мужья см. ниже. Не пытайтесь заподозрить Стрельца в неискренности, тем более в фальши. Душка Стрелец напрочь лишен "второго плана", т.е. он с разоружающей улыбкой скажет вам то, что у него на уме в данный момент. Можете обмирать, можете считать, что он неудачно шутит: он говорит то, что думает, и его совершенно не волнует, как вы будете реагировать. Если вы считаете, что он таким образом "уходит от ответа", то ошибетесь. Стрельца следует понимать буквально, правда если вы поймете его обобщения. Он настолько искренен и правдив, что способен рассказать о своих сторонних увлечениях, не замечая при этом вашего зеленого лица.
Люди, это обо мне! Точь-в точь я!
вторник, 23 ноября 2010
Настоящая женщина всегда знает, как сделать семейную жизнь безоблачной. Комплименты мужчины любят гораздо больше женщин и верят даже самым льстивым из них. С тем, что, как и когда говорить любимому, разобраться достаточно легко и не надо быть для этого знатоком мужской психологии, а вот что нельзя говорить ни в коем случае? Вот тут могут возникнуть проблемы даже у самых разумных женщин и хороших жен.
Вообразите себе такую ситуацию. Вы с мужем отдыхаете после трудовых будней. Все хорошо и ничто не омрачает вашего счастья. В вашей руке бокал вина, он обнимает вас за талию. Что еще можно пожелать?
В этот момент так и тянет пооткровенничать и поведать любимому все, что у вас на душе. Вот только делать это можно далеко не всегда. Многие считают, что для семейного счастья как воздух необходима откровенность. Возможно, в этом есть рациональное зерно, но так же бесспорен тот факт, что мужчины любят женщину до тех пор, пока она остается для них загадкой.
Обсуждать проблемы конечно полезно, но говорить с мужем можно далеко не обо всем. Как и в общении с посторонними людьми, в личных отношениях существуют запретные темы. Попробуем разобраться, какие вопросы не стоит затрагивать в задушевных беседах со своей второй половиной. Наверняка наши советы помогут вам стать образцовой супругой и любимой женой.
1. Гложут сомнения
Женщина – натура тонкая и чувственная, поэтому слабый пол часто тянет на философские рассуждения. Хочется знать наперед, как сложатся отношения, сколько у вас будет детей, так ли безоблачны отношения с любимым. Эти многие другие вопросы, как и классическое «А ты меня любишь?» многие представительницы прекрасного пола без конца задают своим вторым половинам. Хочется услышать что-нибудь ободряющее в ответ, а скорее даже именно то, что уже созрело в голове и требует лишь подтверждения со стороны мужчины.
Как поступить? Какое бы настроение у тебя ни было в определенный момент – оптимистичное или пессимистичное, всегда существует вероятность того, что мужчина в данный момент испытывает совсем другие чувства и видит ситуацию в другом свете. Именно поэтому не стоит делиться всеми своими мыслями по поводу ваших отношений. Если же назрел конфликт, и вы чувствуете, что что-то действительно идет не так, сформулируйте свои опасения и открыто скажите об этом. Мужчина рационален по своей природе и существует шанс, что ваши отношения будут идеальными только в том случае, если вы будете говорить на одном с ним языке.
2. Дражайшая свекровь!
Редкая женщина может похвастаться хорошими отношениями с матерью мужа. Гораздо чаще отношения свекрови и невестки напоминают если не поле боя, то перемирие во время военных действий. Мама мужа постоянно придирается, критикует и не дает вам спокойно наслаждаться отношениями с супругом – с такой ситуацией не понаслышке знакомы миллионы женщин, и не только в нашей стране. Возможно, свекровь считает вас неудачной партией для своего сына, но тут уж ничего не поделаешь. Взрослого человека не перевоспитаешь и не переубедишь, если он сам этого не захочет.
Как себя вести? Что бы вы ни думали о матери своего избранника, ставить его в известность о ваших соображениях на ее счет вряд ли стоит. Говорите о ней либо хорошо, либо просто обходите эту тему стороной. Даже если супруг сам поинтересуется тем, какие у вас отношения, лучше найти такие слова, которые не будут выражать вашу обиду и отражать негативные эмоции.
3. Мыльные оперы!
Редкий мужчина разделяет страсть жены к просмотру телесериалов. Психологи не советуют надоедать сильному полу бесконечными рассказами из жизни любимых киногероев. То же самое относится и к разговорам о личной жизни общих знакомых. Мужчину вряд ли заинтересует рассказ о том, что твоя лучшая подруга вот уже в который раз встретила любовь и собирается расстаться с мужем. Уж чего-чего, а участия к нелегкой судьбе любимой героини или вашей подруги вы не дождетесь.
Что делать? Такие темы как будто специально созданы для того, чтобы наслаждаться их обсуждением и смаковать подробности. Однако гораздо лучше будет обсудить эти все животрепещущие вопросы с ними связанные с подругами и родственницами, которые разделяют ваши интересы, а муж пусть смотрит очередной футбольный матч или отдыхает на любимом диване.
4. Дела любовные.
Нередко работающая женщина наряду с профессиональными обязанностями вынуждена выполнять и практически всю домашнюю работу. Приходишь домой и начинается круговерть: проверить уроки, приготовить ужин, убрать квартиру, помыть посуду… Очень часто сил не остается даже на любовные утехи. Мужу же невдомек, что вы устали и хотите отдохнуть, и он желает потискаться в постели и получить порцию секса. Что поделаешь, такова уж женская доля.
Как себя вести? Если вы не хотите осложнений в семейных отношениях, лучше не говорить супругу прямо, что вы не настроены заниматься любовью и очень устали. Он смолчит, почувствует себя нежеланным, а при неоднократных отказах в следующий раз может обратиться за утешением к кому-нибудь другому. Однако изображать вожделение, в то время как вас неудержимо клонит в сон - также не стоит. Просто дайте понять своей второй половине, что вы его очень любите, но сегодня хотите отдохнуть
Вообразите себе такую ситуацию. Вы с мужем отдыхаете после трудовых будней. Все хорошо и ничто не омрачает вашего счастья. В вашей руке бокал вина, он обнимает вас за талию. Что еще можно пожелать?
В этот момент так и тянет пооткровенничать и поведать любимому все, что у вас на душе. Вот только делать это можно далеко не всегда. Многие считают, что для семейного счастья как воздух необходима откровенность. Возможно, в этом есть рациональное зерно, но так же бесспорен тот факт, что мужчины любят женщину до тех пор, пока она остается для них загадкой.
Обсуждать проблемы конечно полезно, но говорить с мужем можно далеко не обо всем. Как и в общении с посторонними людьми, в личных отношениях существуют запретные темы. Попробуем разобраться, какие вопросы не стоит затрагивать в задушевных беседах со своей второй половиной. Наверняка наши советы помогут вам стать образцовой супругой и любимой женой.
1. Гложут сомнения
Женщина – натура тонкая и чувственная, поэтому слабый пол часто тянет на философские рассуждения. Хочется знать наперед, как сложатся отношения, сколько у вас будет детей, так ли безоблачны отношения с любимым. Эти многие другие вопросы, как и классическое «А ты меня любишь?» многие представительницы прекрасного пола без конца задают своим вторым половинам. Хочется услышать что-нибудь ободряющее в ответ, а скорее даже именно то, что уже созрело в голове и требует лишь подтверждения со стороны мужчины.
Как поступить? Какое бы настроение у тебя ни было в определенный момент – оптимистичное или пессимистичное, всегда существует вероятность того, что мужчина в данный момент испытывает совсем другие чувства и видит ситуацию в другом свете. Именно поэтому не стоит делиться всеми своими мыслями по поводу ваших отношений. Если же назрел конфликт, и вы чувствуете, что что-то действительно идет не так, сформулируйте свои опасения и открыто скажите об этом. Мужчина рационален по своей природе и существует шанс, что ваши отношения будут идеальными только в том случае, если вы будете говорить на одном с ним языке.
2. Дражайшая свекровь!
Редкая женщина может похвастаться хорошими отношениями с матерью мужа. Гораздо чаще отношения свекрови и невестки напоминают если не поле боя, то перемирие во время военных действий. Мама мужа постоянно придирается, критикует и не дает вам спокойно наслаждаться отношениями с супругом – с такой ситуацией не понаслышке знакомы миллионы женщин, и не только в нашей стране. Возможно, свекровь считает вас неудачной партией для своего сына, но тут уж ничего не поделаешь. Взрослого человека не перевоспитаешь и не переубедишь, если он сам этого не захочет.
Как себя вести? Что бы вы ни думали о матери своего избранника, ставить его в известность о ваших соображениях на ее счет вряд ли стоит. Говорите о ней либо хорошо, либо просто обходите эту тему стороной. Даже если супруг сам поинтересуется тем, какие у вас отношения, лучше найти такие слова, которые не будут выражать вашу обиду и отражать негативные эмоции.
3. Мыльные оперы!
Редкий мужчина разделяет страсть жены к просмотру телесериалов. Психологи не советуют надоедать сильному полу бесконечными рассказами из жизни любимых киногероев. То же самое относится и к разговорам о личной жизни общих знакомых. Мужчину вряд ли заинтересует рассказ о том, что твоя лучшая подруга вот уже в который раз встретила любовь и собирается расстаться с мужем. Уж чего-чего, а участия к нелегкой судьбе любимой героини или вашей подруги вы не дождетесь.
Что делать? Такие темы как будто специально созданы для того, чтобы наслаждаться их обсуждением и смаковать подробности. Однако гораздо лучше будет обсудить эти все животрепещущие вопросы с ними связанные с подругами и родственницами, которые разделяют ваши интересы, а муж пусть смотрит очередной футбольный матч или отдыхает на любимом диване.
4. Дела любовные.
Нередко работающая женщина наряду с профессиональными обязанностями вынуждена выполнять и практически всю домашнюю работу. Приходишь домой и начинается круговерть: проверить уроки, приготовить ужин, убрать квартиру, помыть посуду… Очень часто сил не остается даже на любовные утехи. Мужу же невдомек, что вы устали и хотите отдохнуть, и он желает потискаться в постели и получить порцию секса. Что поделаешь, такова уж женская доля.
Как себя вести? Если вы не хотите осложнений в семейных отношениях, лучше не говорить супругу прямо, что вы не настроены заниматься любовью и очень устали. Он смолчит, почувствует себя нежеланным, а при неоднократных отказах в следующий раз может обратиться за утешением к кому-нибудь другому. Однако изображать вожделение, в то время как вас неудержимо клонит в сон - также не стоит. Просто дайте понять своей второй половине, что вы его очень любите, но сегодня хотите отдохнуть
И вот я, как и обещала, пришла написать о людях, вызывающих во мне отвращение. Я буду достаточно счастливым человеком, если все мои слова не пройдут даром, и люди, о недостатки которых я описываю поймут, что они мне отвратительны
Со стороны эстетики, в каждом человеке есть что-то красивое, однако красота – это совокупность определённых внешних качеств, которые в своём составе вызывают эстетическую гармонию. Я в настоящий момент говорю о внешних качествах, о душе я поговорю немного попозже.
В каждом человеке я стараюсь разглядеть что-то прекрасное, но под воздействием их какого-то внутреннего состояния, даже самый некрасивый человек, с какими-то недостатками, исхудавший и бледный, тучный и нездоровый – становиться для меня приятным. И наоборот: даже каждый красивый человек, с каким-то негативным внутренним состоянием – может стать для меня отвратительным и неприятным.
Что когда-то и случилось со мной. Был такой парень в моей жизни ( ничего серьёзного!!!) у него было уйма каких-то девушек, он считал себя ловеласом и т.д. Я конечно понимаю, что у каждого человека понятия о красоте очень разнообразные, но у него в глазах была, несмотря на его двадцать пять лет, какая-то такая глупость, у него что-то и в поведении и в голосе, в мимике, было настолько не приятное, хотя он и не был колоссальным уродом, он вызывал у меня необузданное отвращение.…А глупость – не детская наивность, не неопознанность мира, а просто нечто животное, дикое, тупое. И мне на него было неприятно смотреть.
Первый вывод: для меня, и в дружеских отношениях, и в более близких не важно, как выглядит человек, нравится он мне внешне – важно, чтобы этот человек был приятным, с добрыми и искренними глазами.
Вот я несколько раз встречала на улице буддиста, он раздаёт книги ..(него, кстати, когда-то и приобрела книгу) Вот у него такие глаза, каких я в своей жизни не увижу никогда! Он выглядит, как святой…Волшебные серые, светящиеся от радости глаза. Такие искренние, не лукавые, не лживые, совершенно детские, не познавшие скорби, будто только увидевшие мир. Он – tabula rasa.
Для того, чтобы меня чем-то заинтересовать, надо быть по меньшей мере умнее меня. Я конечно понимаю, что таких по меньшей мере 99%, но, увы, мне чаще всего встречается именно этот один процент, с которым мне просто не о чём говорить. Мне известно, что очень много математиков, физиков, разбирающихся в теории относительности Эйнштейна, но всё-таки я человек творчества, и мне желательнее было бы общаться именно с такими же людьми. Но люди – точная наука у меня не вызывают отвращения, они меня восхищают, а математика, тригонометрия, физика, вызывает как раз у меня непреодолимую скуку…
Я не люблю людей, которые по отношению к своим вторым половинкам проявляют хамство и жестокость. Когда человек другого человека любит, то мне кажется, что никогда не может возникнуть чувство ненависти, презрения, злости к любимому. Значит, что это за любовь-то такая, когда возможны возникновения ненависти, или ненависти, злости в любой форме. Посему, я презираю, истинно презираю своего знакомого, который вместо благодарности своей девушке за её волнения, старания, он отвечает ей грубостью, насмешками дерзкими словами. А она, в ответ, может ответить ему тем же. Какой уважающий себя человек сможет терпеть, когда тебя презирают, грубят и издеваются как хотят? Она не вещь, чтобы ей вертели, как желали, реа человек, с достоинством, табу, понятиями и представлениями, и не один человек не имеет права унижать другого человека, даже которых слабее волею, разумом, бедняк, алкоголик, наркоман, все мы равны, и людям с слабостями можно только посочувствовать, пожалеть, и постараться помочь. А люди, хладнокровные убийцы, предатели, живодёры, грубияны, просто жестокие люди – вот они достойны призрения! А убийцы пусть сразу идут на эшафот! Нет никакого человека, который имел права лишить другого жизни! ( Интересно перейти с грубиянов на убийц, да уж)
Я презираю людей, которые воображают, что они чего-то в этом мире стоят, хотя на самом деле ничего из себя не представляют. Хотя, изначально каждый человек ничего не представляющая из себя tabula rasa, но потом, соответственно, её поверхность может быть покрыта всякими иллюзорными теориями, всякой ересью, всяким субъективизмом, всем лишним, и такая доска будет грязна, ужасна. Знаете, когда иногда стираешь с доски мокрой тряпкой мел, когда доска уже стара, то всё-равно, где-то на ней уже ничего не вытирается, значит, эта ересь проникла в доску навечно. А когда на доске, допустим пример, тригонометрические функции, ( когда я хочу сказать плохие слова, обычно говорю: « я сейчас буду жутко материться»! И я бы с удовольствием сказала пару лишних связок, для изъяснения моего душевного состояния и для приобретения характерности моего бумагомарания, точнее вордомарания.) построенные абсолютно правильно, когда решения точны, а ответ написан чётко, каллиграфическим почерком, а немного правее написаны всякие вычисления, как дойти до ответа, то эта tabula rasa заполненная правильно. Этот пример тригонометрических функций – жизнь, рядом вычисления – человеческие размышления. Там могут быть ошибки, недочеты, тогда ответ будет примерно правильным, но может быть всё написано правильно, и тогда ответ – будет правильный. Ответ – конец примера. Как и нету жизни, без конца, так и пример не есть решённым, если нету в нём ответа. Не хочу говорить, что я подразумеваю под словом «ответ», я думаю, вы и так понимаете…Но при этом вы сами должны заполнять вашу tabula rasa, вы – боги своей жизни…
Со стороны эстетики, в каждом человеке есть что-то красивое, однако красота – это совокупность определённых внешних качеств, которые в своём составе вызывают эстетическую гармонию. Я в настоящий момент говорю о внешних качествах, о душе я поговорю немного попозже.
В каждом человеке я стараюсь разглядеть что-то прекрасное, но под воздействием их какого-то внутреннего состояния, даже самый некрасивый человек, с какими-то недостатками, исхудавший и бледный, тучный и нездоровый – становиться для меня приятным. И наоборот: даже каждый красивый человек, с каким-то негативным внутренним состоянием – может стать для меня отвратительным и неприятным.
Что когда-то и случилось со мной. Был такой парень в моей жизни ( ничего серьёзного!!!) у него было уйма каких-то девушек, он считал себя ловеласом и т.д. Я конечно понимаю, что у каждого человека понятия о красоте очень разнообразные, но у него в глазах была, несмотря на его двадцать пять лет, какая-то такая глупость, у него что-то и в поведении и в голосе, в мимике, было настолько не приятное, хотя он и не был колоссальным уродом, он вызывал у меня необузданное отвращение.…А глупость – не детская наивность, не неопознанность мира, а просто нечто животное, дикое, тупое. И мне на него было неприятно смотреть.
Первый вывод: для меня, и в дружеских отношениях, и в более близких не важно, как выглядит человек, нравится он мне внешне – важно, чтобы этот человек был приятным, с добрыми и искренними глазами.
Вот я несколько раз встречала на улице буддиста, он раздаёт книги ..(него, кстати, когда-то и приобрела книгу) Вот у него такие глаза, каких я в своей жизни не увижу никогда! Он выглядит, как святой…Волшебные серые, светящиеся от радости глаза. Такие искренние, не лукавые, не лживые, совершенно детские, не познавшие скорби, будто только увидевшие мир. Он – tabula rasa.
Для того, чтобы меня чем-то заинтересовать, надо быть по меньшей мере умнее меня. Я конечно понимаю, что таких по меньшей мере 99%, но, увы, мне чаще всего встречается именно этот один процент, с которым мне просто не о чём говорить. Мне известно, что очень много математиков, физиков, разбирающихся в теории относительности Эйнштейна, но всё-таки я человек творчества, и мне желательнее было бы общаться именно с такими же людьми. Но люди – точная наука у меня не вызывают отвращения, они меня восхищают, а математика, тригонометрия, физика, вызывает как раз у меня непреодолимую скуку…
Я не люблю людей, которые по отношению к своим вторым половинкам проявляют хамство и жестокость. Когда человек другого человека любит, то мне кажется, что никогда не может возникнуть чувство ненависти, презрения, злости к любимому. Значит, что это за любовь-то такая, когда возможны возникновения ненависти, или ненависти, злости в любой форме. Посему, я презираю, истинно презираю своего знакомого, который вместо благодарности своей девушке за её волнения, старания, он отвечает ей грубостью, насмешками дерзкими словами. А она, в ответ, может ответить ему тем же. Какой уважающий себя человек сможет терпеть, когда тебя презирают, грубят и издеваются как хотят? Она не вещь, чтобы ей вертели, как желали, реа человек, с достоинством, табу, понятиями и представлениями, и не один человек не имеет права унижать другого человека, даже которых слабее волею, разумом, бедняк, алкоголик, наркоман, все мы равны, и людям с слабостями можно только посочувствовать, пожалеть, и постараться помочь. А люди, хладнокровные убийцы, предатели, живодёры, грубияны, просто жестокие люди – вот они достойны призрения! А убийцы пусть сразу идут на эшафот! Нет никакого человека, который имел права лишить другого жизни! ( Интересно перейти с грубиянов на убийц, да уж)
Я презираю людей, которые воображают, что они чего-то в этом мире стоят, хотя на самом деле ничего из себя не представляют. Хотя, изначально каждый человек ничего не представляющая из себя tabula rasa, но потом, соответственно, её поверхность может быть покрыта всякими иллюзорными теориями, всякой ересью, всяким субъективизмом, всем лишним, и такая доска будет грязна, ужасна. Знаете, когда иногда стираешь с доски мокрой тряпкой мел, когда доска уже стара, то всё-равно, где-то на ней уже ничего не вытирается, значит, эта ересь проникла в доску навечно. А когда на доске, допустим пример, тригонометрические функции, ( когда я хочу сказать плохие слова, обычно говорю: « я сейчас буду жутко материться»! И я бы с удовольствием сказала пару лишних связок, для изъяснения моего душевного состояния и для приобретения характерности моего бумагомарания, точнее вордомарания.) построенные абсолютно правильно, когда решения точны, а ответ написан чётко, каллиграфическим почерком, а немного правее написаны всякие вычисления, как дойти до ответа, то эта tabula rasa заполненная правильно. Этот пример тригонометрических функций – жизнь, рядом вычисления – человеческие размышления. Там могут быть ошибки, недочеты, тогда ответ будет примерно правильным, но может быть всё написано правильно, и тогда ответ – будет правильный. Ответ – конец примера. Как и нету жизни, без конца, так и пример не есть решённым, если нету в нём ответа. Не хочу говорить, что я подразумеваю под словом «ответ», я думаю, вы и так понимаете…Но при этом вы сами должны заполнять вашу tabula rasa, вы – боги своей жизни…
О боже, дни полны одной учёбой…Так ладно, если бы я приходила домой из консерватории, отдыхала, занималась всеми своими любимыми делами, занималась велоспортом, писала, да даже читала, так нет, я только прихожу и сразу за учебники! Не жизнь, а сплошное несчастье. Радует только небольшие продвижения по «карьерной лестнице» - уже более не менее понимаю теорию музыки, местами она мне интересна, интересуют практически все предметы, исключая математики, ненавижу! Не понимаю, во-первых, не понимаю, как их можно применять в повседневной жизни, а если и можно как-то применять, то зачем вообще музыкантам так глубоко изучать математику, а точнее тригонометрию. Ужас, еле тащу на своих плечах бремя знаний, так ещё добавилось бремя незнания! Но и во время учёба я успеваю ещё налаживать свою личную жизнь, общение и спорт. Правда, практически всё расписано по часам. Как счастливы те люди, которые вообще на них не смотрят, а полагаются только на своё ощущение. А я живу по времени, по минутам чёрт возьми!
За три недели один единственный раз я выспалась, и то, благодаря отсутствию…Вы сами поняли чего. И такое тоже редко случается.
Стараюсь фоткать, но на это у меня тоже мало времени. Постоянно читаю эт теорию музыки, которая убивает мой мозг. Кстати о смерти мозга, советую почитать Аристотеля «Аналитики», тогда вы поймёте, что Шопенгауэр и Лосев отдыхают! Кстати о Лосеве, довольно-таки интересно почитать в его книгах о таких вещах, о которых ты и понятия не имел, например о стоическом лектоне. Сложно и нет желания объяснять, что это, но следующая моя запись будет именно о нём.
Когда мой чёртовый модуль кончится, разрешу себе милость не прийти один день в консерваторию и поспать одиннадцать часов подряд, вот тогда подробно и напишу про лектон, моих любимых стоиков, которые меня очень восхищают.( я уверена, что стоики – это первооткрыватели христианской веры, и вообще – библия сплошь построена из греческих мифов, философии а именно из стоицизма) Всем советую почитать изначально перед всякими Юмами, Фройдами, Камю, Шопенгауэрами – Платона, Аристотеля, для синтеза почитать Лосева « история античной эстетики» ранний эллинизм. Вообще, мне стыдно признавать, но из философии я мало чего читала, хотя абстрактных знаний у меня в принципе довольно-таки достаточно, хотя, можно знать и больше. Собираюсь вот после всех модулей посвятить себя изучению греческого языка, потому что я ЛЮБЛЮ ГРЕЦИЮ! Не в обиду некоторым анимэшникам сказано, но я последнее время перестала воспринимать анимэ, любить японскую культуру, а самих анимэшников и косплейщиков нутром не переношу! Некоторое анимэ можно посмотреть, но основная масса сериалов и полнометражных фильмов – лишняя трата времени. Я привыкла жить полезно для себя, не тратя ни лишние деньги, ни лишнее время, простите меня, на отстой! Вот и своё время я больше никогда не отдам ни анимэ, ни хентаю, который абсолютно не красивый, не эстетичный, и это вообще искусством тяжело назвать, разве что попсой! Я консервативная личность, и я против вот этих мерзких полуголых тел, поющих «А-а-а-а, о-о-о, как я любила тебя», я против вот этого так называемого современного искусства, я против танца, где использованы элементы акробатики, или просто хаотичных движений, как например, в опере « Собор парижской богоматери». Вот эти шатающиеся тела, хаотично машущие руками и ногами, это разве танец, это разве искусство? О Боги, говорите про меня что угодно, но таковая моя суть, друзья мои, и мою консервативность, строгость к жизни не изменит никто…
Следующие свои блажащие строки я посвящу теме, какие люди у меня вызывают отвращение!
За три недели один единственный раз я выспалась, и то, благодаря отсутствию…Вы сами поняли чего. И такое тоже редко случается.
Стараюсь фоткать, но на это у меня тоже мало времени. Постоянно читаю эт теорию музыки, которая убивает мой мозг. Кстати о смерти мозга, советую почитать Аристотеля «Аналитики», тогда вы поймёте, что Шопенгауэр и Лосев отдыхают! Кстати о Лосеве, довольно-таки интересно почитать в его книгах о таких вещах, о которых ты и понятия не имел, например о стоическом лектоне. Сложно и нет желания объяснять, что это, но следующая моя запись будет именно о нём.
Когда мой чёртовый модуль кончится, разрешу себе милость не прийти один день в консерваторию и поспать одиннадцать часов подряд, вот тогда подробно и напишу про лектон, моих любимых стоиков, которые меня очень восхищают.( я уверена, что стоики – это первооткрыватели христианской веры, и вообще – библия сплошь построена из греческих мифов, философии а именно из стоицизма) Всем советую почитать изначально перед всякими Юмами, Фройдами, Камю, Шопенгауэрами – Платона, Аристотеля, для синтеза почитать Лосева « история античной эстетики» ранний эллинизм. Вообще, мне стыдно признавать, но из философии я мало чего читала, хотя абстрактных знаний у меня в принципе довольно-таки достаточно, хотя, можно знать и больше. Собираюсь вот после всех модулей посвятить себя изучению греческого языка, потому что я ЛЮБЛЮ ГРЕЦИЮ! Не в обиду некоторым анимэшникам сказано, но я последнее время перестала воспринимать анимэ, любить японскую культуру, а самих анимэшников и косплейщиков нутром не переношу! Некоторое анимэ можно посмотреть, но основная масса сериалов и полнометражных фильмов – лишняя трата времени. Я привыкла жить полезно для себя, не тратя ни лишние деньги, ни лишнее время, простите меня, на отстой! Вот и своё время я больше никогда не отдам ни анимэ, ни хентаю, который абсолютно не красивый, не эстетичный, и это вообще искусством тяжело назвать, разве что попсой! Я консервативная личность, и я против вот этих мерзких полуголых тел, поющих «А-а-а-а, о-о-о, как я любила тебя», я против вот этого так называемого современного искусства, я против танца, где использованы элементы акробатики, или просто хаотичных движений, как например, в опере « Собор парижской богоматери». Вот эти шатающиеся тела, хаотично машущие руками и ногами, это разве танец, это разве искусство? О Боги, говорите про меня что угодно, но таковая моя суть, друзья мои, и мою консервативность, строгость к жизни не изменит никто…
Следующие свои блажащие строки я посвящу теме, какие люди у меня вызывают отвращение!
О, отвергнувший меня, я отныне о вас не плачу, не тоскую о возможной взаимной любви. Что лишь показывает муки мои – так это тяжёлые горестные вздохи, скрываемые под личиной физического изнеможения, и разумеется, это улыбка, улыбка всему миру…Я улыбаюсь каждому прохожему, смотря ему в глаза, будто бы спрашивая у него: « нежели возлюбил он другую из-за того, что я не такая, как все»? И так, бродя по пустынным серым грязным улицам, шагая уверенно, качая задком, улыбаясь всем, словно радуясь жизни, я хожу, и ищу ответа в лицах.…Но кто мне, изумрудноокой нимфетке, с длинными чёрными немного вьющимися волосами, с утончённым лицом, с наивными печальными глазами – не улыбнется? Даже он улыбался мне. Он, художник, творец, видящий во всех, даже совсем некрасивых женщинах, невзрачных и пустых – красоту. Но меня, мою страсть, моё сердце, всю меня, готовую пасть к его ногам и молить об одном поцелуе и добром взгляде – он меня нарёк скучной.…Да ещё и отверг…
Он, мой сатир, с маленьким ростом, миндалевидными серыми глазами, тонкими губами, остреньким носом с длинной переносицей – так прекрасен... Его я прощаю, но женщину, на которую он, мой художник, меня променял – я не прощу никогда! Она его недостойна. Ибо ему она предпочла другого мужчину, а он её простил.
А какой у него голос…Нежный, мягкий, с оттенками женского, ласкового, домашнего. Какое для меня было счастье, как торжествовало моё сердце во вздымающейся неровно дышащей груди моей – что он рядом, смотрит на меня, я могу быть рядом с ним, могу смотреть на него, будто случайно дотронуться до его ладони, с длинными худыми перстами, могу вслушиваться в голос его, могу подсесть к нему ближе.
Я встретилась с ним для того, чтобы себе доказать, что он – может быть для меня лишь…Другом, приятелем, знакомым, тенью, никем.…А я удостоверилась в том, что страсть моя, до сих пор остывшая, вновь стучит у меня в висках, отдаётся во взволнованное сердце, стучит пульсом любви по всему телу. О, как я хотела поцеловать его, обнять, сказать, что люблю, обожаю, боготворю.…Но, дань моей чёртовой гордости и девичьей стеснительности!
Он, мой сатир, с маленьким ростом, миндалевидными серыми глазами, тонкими губами, остреньким носом с длинной переносицей – так прекрасен... Его я прощаю, но женщину, на которую он, мой художник, меня променял – я не прощу никогда! Она его недостойна. Ибо ему она предпочла другого мужчину, а он её простил.
А какой у него голос…Нежный, мягкий, с оттенками женского, ласкового, домашнего. Какое для меня было счастье, как торжествовало моё сердце во вздымающейся неровно дышащей груди моей – что он рядом, смотрит на меня, я могу быть рядом с ним, могу смотреть на него, будто случайно дотронуться до его ладони, с длинными худыми перстами, могу вслушиваться в голос его, могу подсесть к нему ближе.
Я встретилась с ним для того, чтобы себе доказать, что он – может быть для меня лишь…Другом, приятелем, знакомым, тенью, никем.…А я удостоверилась в том, что страсть моя, до сих пор остывшая, вновь стучит у меня в висках, отдаётся во взволнованное сердце, стучит пульсом любви по всему телу. О, как я хотела поцеловать его, обнять, сказать, что люблю, обожаю, боготворю.…Но, дань моей чёртовой гордости и девичьей стеснительности!
Люди, наделённые гением, но без возможностей реализовать свой потенциал –вычеркнуты из жизни. Таким непризнанным гением, утончённым человеком был Жульен Сорель. Вероятно, природа допустила ошибку, когда «одарила» мальчика с тонким разумом – подобной семьёй. Жульен, сын селянина, плотника, и в этом его трагедия.
Он, хрупкий, но ловкий телом, родился не в той атмосфере, для того, чтобы воспитывать зачатки своего гения. ( Кто его знает, может, Жульен в хорошей атмосфере выучился ещё больше, чем в угнетённом состоянии).
Жульен отличался от всех своих крепких братьев хрупким станом, задумчивостью, а это больше всего презирал в нём его отец. А как ненавидел отец эти злосчастные книги, в которых Жульен забывал свои невзгоды и предавался мечтам. Но за свою задумчивость, Жульен расплатился ещё с самого детства: над ним глумились и презирали братья, а взамен Жульен их одаривал тихой ненавистью.
« В воскресных играх на городской площади он неизменно оказывался в числе побитых». Его не только презирали его близкие, а, по словам автора «все», ибо Жульен был, по мнению окружающих, слабым существом. И это слабое существо хотело доказать всем, что оно вовсе и не существо, а может быть великим человеком, как например его кумир Наполеон. Он и сам чувствует в себе потенциал, говоря: « В то время такой человек, как я, или был уже убит, или стал бы генералом в тридцать шесть лет». Ещё когда Жульен должен был поступить по указанию отца воспитателем детей мэра, он ему ответил: « Я не хочу быть лакеем». Его слова можно оценить так: «я не хочу преклоняться таким же людям, как я, их богатству, не хочу быть их рабом, даже ради платы».Жульен хочет доказать самому себе, оскорблённый и ненавидящий роскошь, что его может полюбить такая прекрасная женщина, как госпожа де Реналь. Жульен не просто хотел признания, он хотел признания блестящих слоёв населения, великолепных красавиц…И самому ведь можно же сделаться владыкой мира! Он сравнивал себя с Наполеоном. Наполеон был примерно в таком же положении, как и Жульен: безызвестный, бедный, но ведь Наполеона полюбила же госпожа де Богарнэ. Ведь Бонапарт, бедный поручик, добился такого признания своей шпагой, а чем Жульен хуже? Разве Жульен, выучивший по латыни весь Новый Завет, никому неизвестный сын бедного плотника, не сможет завоевать мир?
Жульен ненавидел роскошь ещё и потому, что хотел быть выше всех этих никчемных людей, занятых богатствами, пустыми делами, светскими беседами, яркими балами и разного рода развлечениями, он хотел быть как Наполеон, завоевателем мира, сверхчеловеком, и не опускаться до уровня простых людей, их мирских сует, их лживой и вульгарной напыщенности. Жульен хотел доказать всем, что его низкое происхождение, его нежная фигура – это не повод его презирать, а это напротив – повод его возвеличить. Он думает, что собственно это низкое происхождение даёт ему больше права быть великим, впрочем, он полагался вновь на Наполеона. Вот что он сказал на суде: « Вы видите перед собой простолюдина, возмущённого против своего низкого происхождения.…Вот моё преступление, господа»!
Но, мне кажется, что он действительно ненавидел роскошь, но в глубине своей души, он боготворил нарядных дам, не обделённый красотой, он любил и одновременно ненавидел красоту, но эта двойственность его характера идёт оттого, что он везде старается быть не собой, одевая личину озлобленности, сухости, надменности. « Жульен считал госпожу де Реналь красавицей, но ненавидел её за красоту…» Он ненавидел роскошь ещё и потому, что рос абсолютно в противоположной атмосфере, и как бы завидовал роскоши, понимая, что он слишком далёк от шика. Он боялся, что он не так прекрасен, как роскошь, ибо боялся, что он ниже роскоши. Жульен, когда попал в семью господина де Ля-Моля - стал настоящим фатом, одевался во фрак, стал вертеться в светском обществе, но при этом его ненавидел. Жульен вёл двойную жизнь, меняя свои сущности и запутываясь в своих образах, скрывая истинного себя, и многие заблуждения привели Жульена к трагедии…
Но вернёмся к тому, что Жульен боялся показывать истинную сущность, боясь быть непризнанным. Для того, чтобы польстить своему собственному самолюбию, возвеличить самого себя в своих глазах, а проще сказать - уважать, и посему он решает соблазнить нежную, кроткую, обожающую своих детей госпожу де-Реналь. « …Какие бы воздушные замки он не строил себе в детстве, он всегда был уверен, что ни одна знатная дама не удостоит его разговором, пока на нём не будет красоваться роскошный военный мундир».
Но такая мягкая женщина, верующая и боящаяся Бога, греха, находит в Жульене сущность ребёнка и со страхом влюбляется. Жульен сам себе навязал желание НЕ любить госпожу де Реналь, а только лишь её соблазнить, но когда понял, что она любит Жульена, он раскрывает истинную свою сущность сам для себя и находит там безумную любовь, которая преследовала его до конца его дней…
Да и сама госпожа де- Реналь уверяла себя в том, что их любовь с Жульеном грешна. Когда-то сын госпожи де Реналь Станислав Ксавье заболел, и она винила себя в его болезни. Ибо он заболел практически сразу, как госпожа де Реналь познала Жульена. « - Оставьте меня, - сказала она однажды Жульену. – Ради бога, умоляю вас, бегите из нашего дома: то, что вы здесь, со мной, убивает моего сына». Она очень каялась из-за содеянного, боялась и обожала Жульена, но чувство раскаяния и стыда перед мужем, её вера стали бороться с любовью: « Я совершила ужасный грех, и я жила, даже не чувствуя раскаяния. А ведь это первый знак того, что господь оставил меня, и теперь я должна быть наказана вдвойне». Но ради своего ребёнка, когда он был совсем плох, госпожа де Реналь готова была признаться своему мужу во всех грехах своих, и понести своё наказание за « убийство сына» и расплатиться своей жизнью: «Я согрешила перед господом, я убийца! Я должна сама предать себя на позор, подвергнуться унижению». Тут была искренняя любовь Жульена к Луизе де Реналь, которая угасла с появлением в его жизни госпожи Де ЛЯ-Моль, разряженной красивой кукле, а не женщине, которой, видимо, нравилась борьба за любовь, но не когда за любовь её любовь сражаются другие. Госпоже де Ля Моль нравится незаурядность Жульена, это и отличает его от всех остальных её поклонников, которые поклоняются ей и богатству её отца: « От Вас, от предков наших унаследовала я столь высокую душу, что ничто заурядное или хотя-бы кажущееся заурядным на мой взгляд не может привлечь моего внимания. Тщетно я, желая Вам угодить, пыталась заинтересоваться господином де Круазенуа».И Матильда влюбляется в Жульена…
Но чувства Матильды и Жульена нельзя назвать любовью. Матильда несколько раз передумывает, и говорит Жульену, что она его не любит, а потом вновь его себе возвращает и через несколько дней, вновь любит. И так до того момента, пока госпожа де Ля-Моль не беременеет от Жульена.
В конце концов, отец согласился на брак между Сорелем и Матильдой. Но, словно птица, взлетев ввысь, стремящаяся лететь как можно выше, чтобы увидеть облака, Жульен вот так, же поднимается: с браком его денежное положение налаживается, он любим и счастлив. Но птица долго не может лететь среди облаков, задыхаясь от нехватки воздуха и красоты – спускается вниз.…Только у птиц продуманный спуск на землю, а Жульен упал в кромешную бездну от письма госпожи де Реналь. В этом письме она писала, написанный под диктовку её духовника, в котором было обвинение Сореля, разрушает его союз с Матильдой.
Он едет в Верьер, выстреливает в церкви в госпожу де Ля – Моль и Жульена сажают в тюрьму. Луиза выживает, и от этого Жульену становиться стыдно, он убивается, не знает где найти себе место, отказываясь от своей личины, отрекается от привычки скрывать свои чувства, отказываясь от Матильды. Иногда она даже раздражала Жульена, наверное, как виновница всего случившегося.
Но Жульен именно в темнице, когда ему оставалось жить считанные дни, только тогда он почувствовал жизнь и захотел жить, особенно тогда, когда рядом с ним была госпожа де Реналь. Он умер, а за ним ушла в могилу госпожа Де Реналь…
Жульен шёл на эшафот уверенно, и уже заранее знал, что не побледнеет. Может, Жульен так бы и не понял, что значит жизнь за стенами богатого убранного дома, балов, ибо должен был постоянно прикрываться личиной светского человека, хотя всё это буржуазное общество он презирал. Он умер, обратившись под закат своих дней в истинного Жульена Сореля, кроткого, нежного, а вместе с этим мужественного и бесстрашного искателя правды, ощутив, как на самом деле хорошо быть собой…
Он, хрупкий, но ловкий телом, родился не в той атмосфере, для того, чтобы воспитывать зачатки своего гения. ( Кто его знает, может, Жульен в хорошей атмосфере выучился ещё больше, чем в угнетённом состоянии).
Жульен отличался от всех своих крепких братьев хрупким станом, задумчивостью, а это больше всего презирал в нём его отец. А как ненавидел отец эти злосчастные книги, в которых Жульен забывал свои невзгоды и предавался мечтам. Но за свою задумчивость, Жульен расплатился ещё с самого детства: над ним глумились и презирали братья, а взамен Жульен их одаривал тихой ненавистью.
« В воскресных играх на городской площади он неизменно оказывался в числе побитых». Его не только презирали его близкие, а, по словам автора «все», ибо Жульен был, по мнению окружающих, слабым существом. И это слабое существо хотело доказать всем, что оно вовсе и не существо, а может быть великим человеком, как например его кумир Наполеон. Он и сам чувствует в себе потенциал, говоря: « В то время такой человек, как я, или был уже убит, или стал бы генералом в тридцать шесть лет». Ещё когда Жульен должен был поступить по указанию отца воспитателем детей мэра, он ему ответил: « Я не хочу быть лакеем». Его слова можно оценить так: «я не хочу преклоняться таким же людям, как я, их богатству, не хочу быть их рабом, даже ради платы».Жульен хочет доказать самому себе, оскорблённый и ненавидящий роскошь, что его может полюбить такая прекрасная женщина, как госпожа де Реналь. Жульен не просто хотел признания, он хотел признания блестящих слоёв населения, великолепных красавиц…И самому ведь можно же сделаться владыкой мира! Он сравнивал себя с Наполеоном. Наполеон был примерно в таком же положении, как и Жульен: безызвестный, бедный, но ведь Наполеона полюбила же госпожа де Богарнэ. Ведь Бонапарт, бедный поручик, добился такого признания своей шпагой, а чем Жульен хуже? Разве Жульен, выучивший по латыни весь Новый Завет, никому неизвестный сын бедного плотника, не сможет завоевать мир?
Жульен ненавидел роскошь ещё и потому, что хотел быть выше всех этих никчемных людей, занятых богатствами, пустыми делами, светскими беседами, яркими балами и разного рода развлечениями, он хотел быть как Наполеон, завоевателем мира, сверхчеловеком, и не опускаться до уровня простых людей, их мирских сует, их лживой и вульгарной напыщенности. Жульен хотел доказать всем, что его низкое происхождение, его нежная фигура – это не повод его презирать, а это напротив – повод его возвеличить. Он думает, что собственно это низкое происхождение даёт ему больше права быть великим, впрочем, он полагался вновь на Наполеона. Вот что он сказал на суде: « Вы видите перед собой простолюдина, возмущённого против своего низкого происхождения.…Вот моё преступление, господа»!
Но, мне кажется, что он действительно ненавидел роскошь, но в глубине своей души, он боготворил нарядных дам, не обделённый красотой, он любил и одновременно ненавидел красоту, но эта двойственность его характера идёт оттого, что он везде старается быть не собой, одевая личину озлобленности, сухости, надменности. « Жульен считал госпожу де Реналь красавицей, но ненавидел её за красоту…» Он ненавидел роскошь ещё и потому, что рос абсолютно в противоположной атмосфере, и как бы завидовал роскоши, понимая, что он слишком далёк от шика. Он боялся, что он не так прекрасен, как роскошь, ибо боялся, что он ниже роскоши. Жульен, когда попал в семью господина де Ля-Моля - стал настоящим фатом, одевался во фрак, стал вертеться в светском обществе, но при этом его ненавидел. Жульен вёл двойную жизнь, меняя свои сущности и запутываясь в своих образах, скрывая истинного себя, и многие заблуждения привели Жульена к трагедии…
Но вернёмся к тому, что Жульен боялся показывать истинную сущность, боясь быть непризнанным. Для того, чтобы польстить своему собственному самолюбию, возвеличить самого себя в своих глазах, а проще сказать - уважать, и посему он решает соблазнить нежную, кроткую, обожающую своих детей госпожу де-Реналь. « …Какие бы воздушные замки он не строил себе в детстве, он всегда был уверен, что ни одна знатная дама не удостоит его разговором, пока на нём не будет красоваться роскошный военный мундир».
Но такая мягкая женщина, верующая и боящаяся Бога, греха, находит в Жульене сущность ребёнка и со страхом влюбляется. Жульен сам себе навязал желание НЕ любить госпожу де Реналь, а только лишь её соблазнить, но когда понял, что она любит Жульена, он раскрывает истинную свою сущность сам для себя и находит там безумную любовь, которая преследовала его до конца его дней…
Да и сама госпожа де- Реналь уверяла себя в том, что их любовь с Жульеном грешна. Когда-то сын госпожи де Реналь Станислав Ксавье заболел, и она винила себя в его болезни. Ибо он заболел практически сразу, как госпожа де Реналь познала Жульена. « - Оставьте меня, - сказала она однажды Жульену. – Ради бога, умоляю вас, бегите из нашего дома: то, что вы здесь, со мной, убивает моего сына». Она очень каялась из-за содеянного, боялась и обожала Жульена, но чувство раскаяния и стыда перед мужем, её вера стали бороться с любовью: « Я совершила ужасный грех, и я жила, даже не чувствуя раскаяния. А ведь это первый знак того, что господь оставил меня, и теперь я должна быть наказана вдвойне». Но ради своего ребёнка, когда он был совсем плох, госпожа де Реналь готова была признаться своему мужу во всех грехах своих, и понести своё наказание за « убийство сына» и расплатиться своей жизнью: «Я согрешила перед господом, я убийца! Я должна сама предать себя на позор, подвергнуться унижению». Тут была искренняя любовь Жульена к Луизе де Реналь, которая угасла с появлением в его жизни госпожи Де ЛЯ-Моль, разряженной красивой кукле, а не женщине, которой, видимо, нравилась борьба за любовь, но не когда за любовь её любовь сражаются другие. Госпоже де Ля Моль нравится незаурядность Жульена, это и отличает его от всех остальных её поклонников, которые поклоняются ей и богатству её отца: « От Вас, от предков наших унаследовала я столь высокую душу, что ничто заурядное или хотя-бы кажущееся заурядным на мой взгляд не может привлечь моего внимания. Тщетно я, желая Вам угодить, пыталась заинтересоваться господином де Круазенуа».И Матильда влюбляется в Жульена…
Но чувства Матильды и Жульена нельзя назвать любовью. Матильда несколько раз передумывает, и говорит Жульену, что она его не любит, а потом вновь его себе возвращает и через несколько дней, вновь любит. И так до того момента, пока госпожа де Ля-Моль не беременеет от Жульена.
В конце концов, отец согласился на брак между Сорелем и Матильдой. Но, словно птица, взлетев ввысь, стремящаяся лететь как можно выше, чтобы увидеть облака, Жульен вот так, же поднимается: с браком его денежное положение налаживается, он любим и счастлив. Но птица долго не может лететь среди облаков, задыхаясь от нехватки воздуха и красоты – спускается вниз.…Только у птиц продуманный спуск на землю, а Жульен упал в кромешную бездну от письма госпожи де Реналь. В этом письме она писала, написанный под диктовку её духовника, в котором было обвинение Сореля, разрушает его союз с Матильдой.
Он едет в Верьер, выстреливает в церкви в госпожу де Ля – Моль и Жульена сажают в тюрьму. Луиза выживает, и от этого Жульену становиться стыдно, он убивается, не знает где найти себе место, отказываясь от своей личины, отрекается от привычки скрывать свои чувства, отказываясь от Матильды. Иногда она даже раздражала Жульена, наверное, как виновница всего случившегося.
Но Жульен именно в темнице, когда ему оставалось жить считанные дни, только тогда он почувствовал жизнь и захотел жить, особенно тогда, когда рядом с ним была госпожа де Реналь. Он умер, а за ним ушла в могилу госпожа Де Реналь…
Жульен шёл на эшафот уверенно, и уже заранее знал, что не побледнеет. Может, Жульен так бы и не понял, что значит жизнь за стенами богатого убранного дома, балов, ибо должен был постоянно прикрываться личиной светского человека, хотя всё это буржуазное общество он презирал. Он умер, обратившись под закат своих дней в истинного Жульена Сореля, кроткого, нежного, а вместе с этим мужественного и бесстрашного искателя правды, ощутив, как на самом деле хорошо быть собой…
Смерть «человека»
Среди различных негативных последствий современных способов жизни философов более всего беспокоит исчезновение моральности, как основы межчеловеческих отношений. Метафизическое противоречие необходимости и свободы приняло в современном обществе следующую конкретную форму: поскольку экономическая, научно-техническая, информационно-коммуникативная системы, игравшие ранее служебную роль, стали автономными, постольку социальные решения принимаются исходя из внутренней логики развития этих систем, а не из интересов совместно живущих людей. Человеческое поведение все дальше отходит от системы норм, сформировавшихся на моральной основе и все сильнее интегрировано в саморегулирующиеся системы типа «человек-машина».
Как реакция на дегуманизацию общества идет борьба за абсолютные ценности, которые мыслятся как общечеловеческие истины. Но если истина дистанцируется от интересов, то ценность связана с ними. Отсюда именно в сфере практической жизни возникают затруднения взаимного признания друг друга. Если люди ориентируются исключительно на успех, на результативность своих действий, то они стремятся оказать экономическое давление на окружающих или используют иные средства принуждения. Такие стратегические действия вызваны интересами индивида, который живет в заданных средой условиях и, чтобы выжить, вынужден, преодолевая сопротивление внешнего мира и других личностей, силой реализовывать свои интересы. Как сторонники, так и противники морали мыслят ценности по аналогии с истиной и это выступает предпосылкой борьбы за утверждение одной из ценностных систем в качестве абсолютной. При этом чаще всего люди на словах придерживаются морали, ибо имморалисты и скептики дружно осуждаются человеческим сообществом. Но если никто не может ответить на такие вопросы как, когда и как защищать собственные интересы и когда отрекаться от них ради общего блага, если ни одна из ценностных систем не может быть доказана или обоснована по аналогии с истиной, то, возможно, не стоит расценивать воззрения Ницше и Маркса, Фуко и Хабермаса как альтернативные и тем более исключающие друг друга — ведь утверждение их противоположности и есть претензия на знание того, чего не знает никто — на истинную систему морали. Различные системы морали можно рассматривать как взаимосвязанные способы описания экзистенции и расценивать их с точки зрения эффективности. Язык имморализма имеет право на существование не только потому, что человек, будучи телесным существом, в условиях земного существования не всегда ведет себя в соответствии с Нагорной проповедью, но и потому, что он, отстаивая гедонизм, по своему реагирует на страдания других людей. «Забота о себе» — это любовь, направленная не на «дальнего», а на «ближнего». Будучи конкретной, она ведет к повышению самоконтроля и самодисциплины индивидов, из которых и состоит общество. Критика морали вызвана тем неприглядным фактом, что ее манифестация на словах нередко служит прикрытием насилия в реальной жизни.
Связь, даже взаимодополнительность человеческого и нечеловеческого, была отмечена Ницше и Хайдеггером. Оба они критикуют гуманизм, мораль и философскую антропологию, выступившую с проектом сущностного понимания человека. В «Генеалогии морали» Ницше утверждает, что нигилизм является следствием морализма. В своем письме «О гуманизме» Хайдеггер пишет далекому незнакомому юному французскому другу послание, которое отличается от обычных наставлений и поучений. Прежде всего оно загадочно по своей форме. Хайдеггер не похож на Сенеку в изгнании, он не делится своим негативным личным опытом сотрудничества с нацистами, не оправдывается перед потомками, не протестует против отстранения от преподавания. Но оно необычно и по содержанию. Хайдеггер по-своему развивает мысль Ницше о «слишком человеческом»: наука, техника и война не антигуманны, а пронизаны человеческой волей к власти. Подлинно человеческое существование состоит не столько в покорении мира, сколько в покорность ему как судьбе. Вопрос не в том, принять или с порога отвергнуть высказывания Ницше и Хайдеггера. Разработанный ими язык описания нашего бытия в мире, в котором насилие над природой и другими людьми оборачивается насилием над собой, становится все более распространенным. Многие считают его языком зла, представляющим вызов гуманизму. Однако, к критике нашей культуры, если мы ее хотим улучшить, всегда стоит относиться серьезно.
Первоначально гуманистами назывались образованные люди, состоявшие в переписке друг с другом. Отсюда гуманизм можно определить как дружеское общение при помощи письма. Уже во времена Цицерона гуманистами называли людей, умеющих пользоваться алфавитом, использующих язык для воздействия на людей с целью их облагораживания. С тех пор как философия оформилась как писательство, она тоже стала инфицировать любовь и дружбу не только мудростью, но и посредством текстов. Благодаря чему и сегодня спустя две с половиной тысячи лет сохраняется философия, это ее способность писать тексты для друзей и о дружбе. Ее можно рассматривать как непрерывную цепь посланий от поколения к поколению и как дружбу между авторами, копиистами и читателями, дружбу, связанную даже ошибками и искажениями при интерпретации, которые поддерживают напряженные отношения между любящими истину.
Первым важным посланием была греческая литература, а ее первыми получателями и читателями были римляне. Усилиями римских гуманистов содержание греческой культуры оказалось открытым для империи и позже для всего европейского мира. Конечно, греческие авторы были бы чрезвычайно удивлены, если бы им сказали, что их послания будут читаться много веков спустя. Они еще не осознавали, что правило игры в письменную культуру не предполагает личное знакомство отправителя и адресата. Кажется авантюрой-посылать тексты неизвестным друзьям. Так и было бы, если бы не существовало кода, благодаря которому греческая философия могла транспортироваться в форме письма, ставшего способом передачи традиции. Дружба на расстоянии предполагает не только тексты, но истолкователей. Без готовности римлян дружить с греческими писателями, без способности воспринять соответствующие правила игры, предполагаемые письмом, их произведения никогда бы не проникли в европейское культурное пространство.
Эти проблемы снова повторились, когда дело дошло до рецепции римских посланий европейцами, говорящими на разных национальных языках. Во многом именно благодаря способности читать античные тексты, мы сегодня можем вести речь на своем языке о гуманных вещах. Оценивая эпохальное значение греко-римской письменной коммуникации, следует учитывать особенности отправки и получения философских текстов. Прежде всего отправитель послания не знает его получателя. Даже если речь идет о письме к далекому, но знакомому другу, философский текст пишется с расчетом на большое количество безымянных и даже еще не родившихся читателей. С эротологической точки зрения гипотетическая дружба автора и читателя, отправителя и получателя послания является любовью на расстоянии, любовью к дальнему, о которой критически писал Ф. Ницше. Он указывал, что письмо — это форма власти, превращающая любовь к ближнему в любовь к дальнему и, стадо быть, не просто коммуникативный мост между друзьями, разделенными друг от друга расстоянием, а сама операция разделения. В европейской магии письма оно и есть «действие на расстоянии», целью которого является включение другого в круг дружеского общения. Письмо или книга — это приглашение к дружбе. Первые гуманисты были не более чем сектой грамматиков, которой в отличие от других удалось сделать свой проект универсальным. Это произошло при государственной поддержке специальных дисциплинарных учреждений, развивающих письменную культуру в определенных рамках. Это прежде всего школы, гимназии и университеты, где грамматические, логические, научные и литературные стандарты согласуются с политическими. Благодаря им возникает некая принудительная дружба, организованная каноном лекций Теперь уже не только античные и христианские, но и национальные авторы образуют круг чтения публики, которая формируется на основе литературы и театра, музыки и живописи. Новоевропейские нации самоопределяются как общественность, публика, объединенная дружескими чувствами к тому или иному художественному посланию. Во всяком случает такое мнение возникает при чтении известной работы Хабермаса «Структуры и формы изменения общественности». Долг защищать родину для юношей и долг знать классиков литературы для молодежи обоих полов-вот что самое главное для гражданского общества, в рамках которого парадоксально соединяется как военная, так и гуманная добродетель. Именно об этом двуединстве военно-патриотической и просвещенной гуманности мечтают сегодняшние неоконсерваторы.
Хотя началом гуманизма, как культурной ориентации, является эпоха Возрождения, вопрос о человеческом (или нечеловеческом) в человеке был поставлен и по-своему эффективно решен в греческой культуре и в философии. Аристотель и Платон определяли человека как политическое животное. Учитывая «зоологический» смысл этого термина сегодня, следует предположить, что для греческих мыслителей это понятие означало нечто близкое тому, что мы подразумеваем, когда говорим «живое существо». Государство не является чем-то искусственным, а имеет природные основания и встречается у других «общественных животных». И хотя ответ на вопрос о том, что такое человек, давался с точки зрения самосознания, следует иметь в виду, что греческий гуманизм практически воплощался в «пайдейе» как системе воспитания, включающей не только самопознание, ученость, но и так называемую «заботу о себе», благодаря которой свободный мужчина, рожденный властвовать, учился управлять собой. Участвуя в жизни государства, человек становился цивилизованным и этическим существом, отличающимся от варваров.
Христианство задало новый образ человека как создания Бога и интенсифицировало аскетические практики смирения плоти. При этом социальные проблемы решались весьма эффективно в пространстве храма, где люди, сострадая мукам Христа, учились прощать других людей и таким образом сохраняли единство общества. Вместе с тем христиане любили своих, но боялись и ненавидели чужих. Отсюда история христианства это не только история развития моральных мест, но и инквизиции.
В эпоху Возрождения, которое принято считать освобождением человека от фанатизма готики, humanitas понимается не только как человечность, но и как ученость. Новое время исходит из ego cogito и видит существо человека в разумности. Ставка на разум определяет характер воспитания, которое в основном опирается на познание. Знать о самом себе как можно больше, не оставлять без внимания ни одного аффекта, контролировать и оценивать социально значимые поступки правовыми нормами — в этом состоит реализация нового идеала человека. Одновременно с контролем за аффектами возрастает роль человека, понимаемого, как субстанция бытия, как субъект истории. Установка на покорение природы реализуется в форме развития науки и техники. Однако, освобождение от теоцентризма и практик покаяния, культивируемых христианством, постановка Человека на место Бога, не привели к свободе. Мысля себя субъектом, а все остальное предметом приложения своей активности, человек направил ее на создание средств покорения природы. Его детища — наука и техника, задуманные как послушные средства, на самом деле постепенно привели к глубокому преобразованию самого существа человека. Мысливший себя господином, он вынужден был изменять себя вслед за изменениями техники и сегодня она требует от него таких способностей, благодаря которым он мог бы ее обслуживать. Таким образом, произошло исчезновение, растворение человеческого в цепях циркуляции техники, информации, капитала. Положение только усугубляется по мере развития электронных средств связи. Экранная культура окончательно вытеснила реальность и сегодня значимо то, что циркулирует по мировой паутине. Коммуникация не только не привела автоматически к эмансипации, но наоборот закабалила человека еще больше.
Все это приводит к необходимости осмысления самого идеала гуманизма. Критическое отношение к классическому представлению о нем наиболее ярко высказал М. Хайдеггер. Он видел кризис эпохи именно в чрезмерно завышенной самооценке человека. Это заставляет современных философов быть осторожнее с моралью и гуманизмом. Это очень инфекционные вещи, которые нужно брать в перчатках, чтобы не заразиться своеобразным «гуманистическим бешенством», которое проявляется в насильственном соблюдении «прав человека». При этом не обращают внимания на то, о каком собственно человеке идет речь: об автономном индивиде, европейце, выше всего ставящем индивидуальную свободу. Как же Хайдеггер определяет человека? Он у него оказывается хранителем и пастухом бытия как дома, обитателями которого являются не только боги, люди, но и животные. Человек это просвет бытия, его метка или знак. Означает ли это, что Хайдеггер продолжает стратегию приручения и одомашнивания, но считает неэффективной для этого гуманистическую переписку, т.е. книжную культуру. Что же он предлагает? Судя по рассуждениям о «руке» и «роде», одомашнивание и приручение человека Хайдеггер предлагает осуществить весьма своеобразным способом: речь идет не столько о заботе о душе, сколько о заботе о месте.
Было бы несправедливо не замечать, что гуманизм был и остается еще и практическим движением, имеющим добровольную поддержку со стороны сострадающих, но бедных людей. Движение, начатое энтузиастами, такими как А. Швейцер, который продолжил старую стратегию создания в рыночном обществе разного рода «моральных мест», обеспечивающих приютом нищих, калек и бездомных, и при этом сумел организовать эффективную медицинскую помощь, сегодня поддерживается могущественными организациями типа ЮНЕСКО. Но и в практическом воплощении идеалов гуманизма таятся свои опасности. Настораживает то, что он используется теми, против кого он когда-то бы направлен, а именно машинами государственной власти. Если раньше противоречие человека и государства было вещественным и зримым, то сегодня государство «с человеческим лицом» выдает себя за лучшего друга человека. Гуманизм сегодня — это большая политика и в этой связи он нуждается в критико-идеологической рефлексии. Примером является контроль за соблюдением прав человека. В ряде случаев очевидно, что он выходит за рамки морального осуждения и становится формой политической репрессии. Проблема в том, что если мы примем несоизмеримость представлений о гуманности в разных культурах, то попадем в тупики релятивизма; а если будем ориентироваться на общечеловеческий идеал, то неизбежно окажемся перед неприглядными последствиями европоцентри
Среди различных негативных последствий современных способов жизни философов более всего беспокоит исчезновение моральности, как основы межчеловеческих отношений. Метафизическое противоречие необходимости и свободы приняло в современном обществе следующую конкретную форму: поскольку экономическая, научно-техническая, информационно-коммуникативная системы, игравшие ранее служебную роль, стали автономными, постольку социальные решения принимаются исходя из внутренней логики развития этих систем, а не из интересов совместно живущих людей. Человеческое поведение все дальше отходит от системы норм, сформировавшихся на моральной основе и все сильнее интегрировано в саморегулирующиеся системы типа «человек-машина».
Как реакция на дегуманизацию общества идет борьба за абсолютные ценности, которые мыслятся как общечеловеческие истины. Но если истина дистанцируется от интересов, то ценность связана с ними. Отсюда именно в сфере практической жизни возникают затруднения взаимного признания друг друга. Если люди ориентируются исключительно на успех, на результативность своих действий, то они стремятся оказать экономическое давление на окружающих или используют иные средства принуждения. Такие стратегические действия вызваны интересами индивида, который живет в заданных средой условиях и, чтобы выжить, вынужден, преодолевая сопротивление внешнего мира и других личностей, силой реализовывать свои интересы. Как сторонники, так и противники морали мыслят ценности по аналогии с истиной и это выступает предпосылкой борьбы за утверждение одной из ценностных систем в качестве абсолютной. При этом чаще всего люди на словах придерживаются морали, ибо имморалисты и скептики дружно осуждаются человеческим сообществом. Но если никто не может ответить на такие вопросы как, когда и как защищать собственные интересы и когда отрекаться от них ради общего блага, если ни одна из ценностных систем не может быть доказана или обоснована по аналогии с истиной, то, возможно, не стоит расценивать воззрения Ницше и Маркса, Фуко и Хабермаса как альтернативные и тем более исключающие друг друга — ведь утверждение их противоположности и есть претензия на знание того, чего не знает никто — на истинную систему морали. Различные системы морали можно рассматривать как взаимосвязанные способы описания экзистенции и расценивать их с точки зрения эффективности. Язык имморализма имеет право на существование не только потому, что человек, будучи телесным существом, в условиях земного существования не всегда ведет себя в соответствии с Нагорной проповедью, но и потому, что он, отстаивая гедонизм, по своему реагирует на страдания других людей. «Забота о себе» — это любовь, направленная не на «дальнего», а на «ближнего». Будучи конкретной, она ведет к повышению самоконтроля и самодисциплины индивидов, из которых и состоит общество. Критика морали вызвана тем неприглядным фактом, что ее манифестация на словах нередко служит прикрытием насилия в реальной жизни.
Связь, даже взаимодополнительность человеческого и нечеловеческого, была отмечена Ницше и Хайдеггером. Оба они критикуют гуманизм, мораль и философскую антропологию, выступившую с проектом сущностного понимания человека. В «Генеалогии морали» Ницше утверждает, что нигилизм является следствием морализма. В своем письме «О гуманизме» Хайдеггер пишет далекому незнакомому юному французскому другу послание, которое отличается от обычных наставлений и поучений. Прежде всего оно загадочно по своей форме. Хайдеггер не похож на Сенеку в изгнании, он не делится своим негативным личным опытом сотрудничества с нацистами, не оправдывается перед потомками, не протестует против отстранения от преподавания. Но оно необычно и по содержанию. Хайдеггер по-своему развивает мысль Ницше о «слишком человеческом»: наука, техника и война не антигуманны, а пронизаны человеческой волей к власти. Подлинно человеческое существование состоит не столько в покорении мира, сколько в покорность ему как судьбе. Вопрос не в том, принять или с порога отвергнуть высказывания Ницше и Хайдеггера. Разработанный ими язык описания нашего бытия в мире, в котором насилие над природой и другими людьми оборачивается насилием над собой, становится все более распространенным. Многие считают его языком зла, представляющим вызов гуманизму. Однако, к критике нашей культуры, если мы ее хотим улучшить, всегда стоит относиться серьезно.
Первоначально гуманистами назывались образованные люди, состоявшие в переписке друг с другом. Отсюда гуманизм можно определить как дружеское общение при помощи письма. Уже во времена Цицерона гуманистами называли людей, умеющих пользоваться алфавитом, использующих язык для воздействия на людей с целью их облагораживания. С тех пор как философия оформилась как писательство, она тоже стала инфицировать любовь и дружбу не только мудростью, но и посредством текстов. Благодаря чему и сегодня спустя две с половиной тысячи лет сохраняется философия, это ее способность писать тексты для друзей и о дружбе. Ее можно рассматривать как непрерывную цепь посланий от поколения к поколению и как дружбу между авторами, копиистами и читателями, дружбу, связанную даже ошибками и искажениями при интерпретации, которые поддерживают напряженные отношения между любящими истину.
Первым важным посланием была греческая литература, а ее первыми получателями и читателями были римляне. Усилиями римских гуманистов содержание греческой культуры оказалось открытым для империи и позже для всего европейского мира. Конечно, греческие авторы были бы чрезвычайно удивлены, если бы им сказали, что их послания будут читаться много веков спустя. Они еще не осознавали, что правило игры в письменную культуру не предполагает личное знакомство отправителя и адресата. Кажется авантюрой-посылать тексты неизвестным друзьям. Так и было бы, если бы не существовало кода, благодаря которому греческая философия могла транспортироваться в форме письма, ставшего способом передачи традиции. Дружба на расстоянии предполагает не только тексты, но истолкователей. Без готовности римлян дружить с греческими писателями, без способности воспринять соответствующие правила игры, предполагаемые письмом, их произведения никогда бы не проникли в европейское культурное пространство.
Эти проблемы снова повторились, когда дело дошло до рецепции римских посланий европейцами, говорящими на разных национальных языках. Во многом именно благодаря способности читать античные тексты, мы сегодня можем вести речь на своем языке о гуманных вещах. Оценивая эпохальное значение греко-римской письменной коммуникации, следует учитывать особенности отправки и получения философских текстов. Прежде всего отправитель послания не знает его получателя. Даже если речь идет о письме к далекому, но знакомому другу, философский текст пишется с расчетом на большое количество безымянных и даже еще не родившихся читателей. С эротологической точки зрения гипотетическая дружба автора и читателя, отправителя и получателя послания является любовью на расстоянии, любовью к дальнему, о которой критически писал Ф. Ницше. Он указывал, что письмо — это форма власти, превращающая любовь к ближнему в любовь к дальнему и, стадо быть, не просто коммуникативный мост между друзьями, разделенными друг от друга расстоянием, а сама операция разделения. В европейской магии письма оно и есть «действие на расстоянии», целью которого является включение другого в круг дружеского общения. Письмо или книга — это приглашение к дружбе. Первые гуманисты были не более чем сектой грамматиков, которой в отличие от других удалось сделать свой проект универсальным. Это произошло при государственной поддержке специальных дисциплинарных учреждений, развивающих письменную культуру в определенных рамках. Это прежде всего школы, гимназии и университеты, где грамматические, логические, научные и литературные стандарты согласуются с политическими. Благодаря им возникает некая принудительная дружба, организованная каноном лекций Теперь уже не только античные и христианские, но и национальные авторы образуют круг чтения публики, которая формируется на основе литературы и театра, музыки и живописи. Новоевропейские нации самоопределяются как общественность, публика, объединенная дружескими чувствами к тому или иному художественному посланию. Во всяком случает такое мнение возникает при чтении известной работы Хабермаса «Структуры и формы изменения общественности». Долг защищать родину для юношей и долг знать классиков литературы для молодежи обоих полов-вот что самое главное для гражданского общества, в рамках которого парадоксально соединяется как военная, так и гуманная добродетель. Именно об этом двуединстве военно-патриотической и просвещенной гуманности мечтают сегодняшние неоконсерваторы.
Хотя началом гуманизма, как культурной ориентации, является эпоха Возрождения, вопрос о человеческом (или нечеловеческом) в человеке был поставлен и по-своему эффективно решен в греческой культуре и в философии. Аристотель и Платон определяли человека как политическое животное. Учитывая «зоологический» смысл этого термина сегодня, следует предположить, что для греческих мыслителей это понятие означало нечто близкое тому, что мы подразумеваем, когда говорим «живое существо». Государство не является чем-то искусственным, а имеет природные основания и встречается у других «общественных животных». И хотя ответ на вопрос о том, что такое человек, давался с точки зрения самосознания, следует иметь в виду, что греческий гуманизм практически воплощался в «пайдейе» как системе воспитания, включающей не только самопознание, ученость, но и так называемую «заботу о себе», благодаря которой свободный мужчина, рожденный властвовать, учился управлять собой. Участвуя в жизни государства, человек становился цивилизованным и этическим существом, отличающимся от варваров.
Христианство задало новый образ человека как создания Бога и интенсифицировало аскетические практики смирения плоти. При этом социальные проблемы решались весьма эффективно в пространстве храма, где люди, сострадая мукам Христа, учились прощать других людей и таким образом сохраняли единство общества. Вместе с тем христиане любили своих, но боялись и ненавидели чужих. Отсюда история христианства это не только история развития моральных мест, но и инквизиции.
В эпоху Возрождения, которое принято считать освобождением человека от фанатизма готики, humanitas понимается не только как человечность, но и как ученость. Новое время исходит из ego cogito и видит существо человека в разумности. Ставка на разум определяет характер воспитания, которое в основном опирается на познание. Знать о самом себе как можно больше, не оставлять без внимания ни одного аффекта, контролировать и оценивать социально значимые поступки правовыми нормами — в этом состоит реализация нового идеала человека. Одновременно с контролем за аффектами возрастает роль человека, понимаемого, как субстанция бытия, как субъект истории. Установка на покорение природы реализуется в форме развития науки и техники. Однако, освобождение от теоцентризма и практик покаяния, культивируемых христианством, постановка Человека на место Бога, не привели к свободе. Мысля себя субъектом, а все остальное предметом приложения своей активности, человек направил ее на создание средств покорения природы. Его детища — наука и техника, задуманные как послушные средства, на самом деле постепенно привели к глубокому преобразованию самого существа человека. Мысливший себя господином, он вынужден был изменять себя вслед за изменениями техники и сегодня она требует от него таких способностей, благодаря которым он мог бы ее обслуживать. Таким образом, произошло исчезновение, растворение человеческого в цепях циркуляции техники, информации, капитала. Положение только усугубляется по мере развития электронных средств связи. Экранная культура окончательно вытеснила реальность и сегодня значимо то, что циркулирует по мировой паутине. Коммуникация не только не привела автоматически к эмансипации, но наоборот закабалила человека еще больше.
Все это приводит к необходимости осмысления самого идеала гуманизма. Критическое отношение к классическому представлению о нем наиболее ярко высказал М. Хайдеггер. Он видел кризис эпохи именно в чрезмерно завышенной самооценке человека. Это заставляет современных философов быть осторожнее с моралью и гуманизмом. Это очень инфекционные вещи, которые нужно брать в перчатках, чтобы не заразиться своеобразным «гуманистическим бешенством», которое проявляется в насильственном соблюдении «прав человека». При этом не обращают внимания на то, о каком собственно человеке идет речь: об автономном индивиде, европейце, выше всего ставящем индивидуальную свободу. Как же Хайдеггер определяет человека? Он у него оказывается хранителем и пастухом бытия как дома, обитателями которого являются не только боги, люди, но и животные. Человек это просвет бытия, его метка или знак. Означает ли это, что Хайдеггер продолжает стратегию приручения и одомашнивания, но считает неэффективной для этого гуманистическую переписку, т.е. книжную культуру. Что же он предлагает? Судя по рассуждениям о «руке» и «роде», одомашнивание и приручение человека Хайдеггер предлагает осуществить весьма своеобразным способом: речь идет не столько о заботе о душе, сколько о заботе о месте.
Было бы несправедливо не замечать, что гуманизм был и остается еще и практическим движением, имеющим добровольную поддержку со стороны сострадающих, но бедных людей. Движение, начатое энтузиастами, такими как А. Швейцер, который продолжил старую стратегию создания в рыночном обществе разного рода «моральных мест», обеспечивающих приютом нищих, калек и бездомных, и при этом сумел организовать эффективную медицинскую помощь, сегодня поддерживается могущественными организациями типа ЮНЕСКО. Но и в практическом воплощении идеалов гуманизма таятся свои опасности. Настораживает то, что он используется теми, против кого он когда-то бы направлен, а именно машинами государственной власти. Если раньше противоречие человека и государства было вещественным и зримым, то сегодня государство «с человеческим лицом» выдает себя за лучшего друга человека. Гуманизм сегодня — это большая политика и в этой связи он нуждается в критико-идеологической рефлексии. Примером является контроль за соблюдением прав человека. В ряде случаев очевидно, что он выходит за рамки морального осуждения и становится формой политической репрессии. Проблема в том, что если мы примем несоизмеримость представлений о гуманности в разных культурах, то попадем в тупики релятивизма; а если будем ориентироваться на общечеловеческий идеал, то неизбежно окажемся перед неприглядными последствиями европоцентри
Экзистенциали́зм (фр. existentialisme от лат. exsistentia — существование), также философия существования — направление в философии XX века, акцентирующее своё внимание на уникальности иррационального бытия человека. Экзистенциализм развивался параллельно родственным направлениям персонализма и философской антропологии, от которых он отличается прежде всего идеей преодоления (а не раскрытия) человеком собственной сущности и большим акцентом на глубине эмоциональной природы.
В чистом виде экзистенциализм как философское направление никогда не существовал. Противоречивость этого термина исходит из самого содержания «экзистенции», так как она по определению индивидуальна и неповторима, означает переживания отдельно взятого индивида, не похожего ни на кого.
Эта противоречивость является причиной того, что практически никто из мыслителей, причисляемых к экзистенциализму, не был в действительности философом-экзистенциалистом. Единственным, кто чётко выражал свою принадлежность к этому направлению, был Жан-Поль Сартр. Его позиция была обозначена в докладе «Экзистенциализм — это гуманизм», где он и предпринял попытку обобщить экзистенциалистские устремления отдельных мыслителей начала XX века.
История термина
Одним из первых термин «экзистенциальная философия» (нем. Existenzphilosophie) ввел Карл Ясперс в 1931 в работе «Духовная ситуация времени»[1], а в 1938 году он вынес его в название отдельной работы. В качестве основоположника экзистенциальной философии Ясперс называет Кьеркегора. В 1939 году после смерти русского философа-эмигранта Льва Шестова выходит его книга «Киргегард и экзистенциальная философия», однако знакомство Шестова с творчеством Кьеркегора произошло лишь в 1928, когда русский мыслитель написал все свои основные работы[2]. В 1943 году книгу со сходным названием выпускает Отто Больнов. Термин экзистенциализм использует в названии своей работы Жан-Поль Сартр (фр. L'existentialisme est un humanisme, 1946), где экзистенциализм разделен на религиозный (Карл Ясперс, Габриэль Марсель) и атеистический (Мартин Хайдеггер).
[править] Содержание учения
Экзистенциализм (согласно Ясперсу) возводит свои истоки к Кьеркегору, Шеллингу и Ницше. А также, через Хайдеггера и Сартра генетически восходит к феноменологии Гуссерля (Камю считал экзистенциалистом даже Гуссерля[3]).
Экзистенциальная философия — это философия бытия человека[4]
Основная категория философии экзистенциализма это экзистенция.
В философии существования нашёл отражение кризис оптимистического либерализма, опирающегося на технический прогресс, но бессильный объяснить неустойчивость, неустроенность человеческой жизни, присущие человеку чувство страха, отчаяния, безысходности.
Философия экзистенциализма — иррациональная реакция на рационализм Просвещения и немецкой классической философии. По утверждениям философов-экзистенциалистов, основной порок рационального мышления состоит в том, что оно исходит из принципа противоположности субъекта и объекта, то есть разделяет мир на две сферы — объективную и субъективную. Всю действительность, в том числе и человека, рациональное мышление рассматривает только как предмет, «сущность», познанием которой можно манипулировать в терминах субъекта-объекта. Подлинная философия, с точки зрения экзистенциализма, должна исходить из единства объекта и субъекта. Это единство воплощено в «экзистенции», то есть некой иррациональной реальности.
Согласно философии экзистенциализма, чтобы осознать себя как «экзистенцию», человек должен оказаться в «пограничной ситуации» — например, перед лицом смерти. В результате мир становится для человека «интимно близким». Истинным способом познания, способом проникновения в мир «экзистенции» объявляется интуиция («экзистенциальный опыт» у Марселя, «понимание» у Хайдеггера, «экзистенциальное озарение» у Ясперса), которая являет собой иррационалистически истолкованный феноменологический метод Гуссерля.
Значительное место в философии экзистенциализма занимает постановка и решение проблемы свободы, которая определяется как «выбор» личностью одной из бесчисленных возможностей. Предметы и животные не обладают свободой, поскольку сразу обладают «сущим», эссенцией. Человек же постигает своё сущее в течение всей жизни и несёт ответственность за каждое совершённое им действие, не может объяснять свои ошибки «обстоятельствами». Таким образом, человек мыслится экзистенциалистами как строящий себя «проект». В конечном итоге, идеальная свобода человека — это свобода личности от общества.
[править] История и представители
В России экзистенциализм возник накануне Первой мировой войны 1914—1918:
* Л. Шестов
* Н. А. Бердяев
В Германии экзистенциализм возник после Первой мировой войны:
* К. Ясперс
* М. Хайдеггер
* М. Бубер
Нашёл своих последователей в период Второй мировой войны 1939—1945 во Франции:
* Ж.-П. Сартр
* Г. Марсель
* М. Мерло-Понти
* А. Камю
* С. де Бовуар
В 1940—1950-е годы экзистенциализм получил распространение и в других европейских странах:
Австрия:
* В. Франкл (логотерапия)
Италия:
* Э. Кастелли
* Н. Аббаньяно
* Э. Пачи
Испания:
* Х. Ортега-и-Гасет (относительно близок)
В США идеи экзистенциализма популяризировали:
* У. Лоури
* У. Баррет
* Дж. Эди
* И. Ялом (экзистенциальная психология)
Великобритания:
* А. Мёрдок
[править] Родственные направления
К экзистенциализму близки религиозно-философские направления:
Французский персонализм:
* Э. Мунье
* М. Недонсель
* Ж. Лакруа
В немецком протестантизме — диалектическая теология:
* К. Барт
* П. Тиллих
* Р. Бультман
[править] Предшественники
Своими предшественниками экзистенциалисты считают:
* Блеза Паскаля,
* Сёрена Кьеркегора,
* Франца Кафку,
* Мигеля де Унамуно,
* Ф. М. Достоевского,
* Фридриха Ницше.
В чистом виде экзистенциализм как философское направление никогда не существовал. Противоречивость этого термина исходит из самого содержания «экзистенции», так как она по определению индивидуальна и неповторима, означает переживания отдельно взятого индивида, не похожего ни на кого.
Эта противоречивость является причиной того, что практически никто из мыслителей, причисляемых к экзистенциализму, не был в действительности философом-экзистенциалистом. Единственным, кто чётко выражал свою принадлежность к этому направлению, был Жан-Поль Сартр. Его позиция была обозначена в докладе «Экзистенциализм — это гуманизм», где он и предпринял попытку обобщить экзистенциалистские устремления отдельных мыслителей начала XX века.
История термина
Одним из первых термин «экзистенциальная философия» (нем. Existenzphilosophie) ввел Карл Ясперс в 1931 в работе «Духовная ситуация времени»[1], а в 1938 году он вынес его в название отдельной работы. В качестве основоположника экзистенциальной философии Ясперс называет Кьеркегора. В 1939 году после смерти русского философа-эмигранта Льва Шестова выходит его книга «Киргегард и экзистенциальная философия», однако знакомство Шестова с творчеством Кьеркегора произошло лишь в 1928, когда русский мыслитель написал все свои основные работы[2]. В 1943 году книгу со сходным названием выпускает Отто Больнов. Термин экзистенциализм использует в названии своей работы Жан-Поль Сартр (фр. L'existentialisme est un humanisme, 1946), где экзистенциализм разделен на религиозный (Карл Ясперс, Габриэль Марсель) и атеистический (Мартин Хайдеггер).
[править] Содержание учения
Экзистенциализм (согласно Ясперсу) возводит свои истоки к Кьеркегору, Шеллингу и Ницше. А также, через Хайдеггера и Сартра генетически восходит к феноменологии Гуссерля (Камю считал экзистенциалистом даже Гуссерля[3]).
Экзистенциальная философия — это философия бытия человека[4]
Основная категория философии экзистенциализма это экзистенция.
В философии существования нашёл отражение кризис оптимистического либерализма, опирающегося на технический прогресс, но бессильный объяснить неустойчивость, неустроенность человеческой жизни, присущие человеку чувство страха, отчаяния, безысходности.
Философия экзистенциализма — иррациональная реакция на рационализм Просвещения и немецкой классической философии. По утверждениям философов-экзистенциалистов, основной порок рационального мышления состоит в том, что оно исходит из принципа противоположности субъекта и объекта, то есть разделяет мир на две сферы — объективную и субъективную. Всю действительность, в том числе и человека, рациональное мышление рассматривает только как предмет, «сущность», познанием которой можно манипулировать в терминах субъекта-объекта. Подлинная философия, с точки зрения экзистенциализма, должна исходить из единства объекта и субъекта. Это единство воплощено в «экзистенции», то есть некой иррациональной реальности.
Согласно философии экзистенциализма, чтобы осознать себя как «экзистенцию», человек должен оказаться в «пограничной ситуации» — например, перед лицом смерти. В результате мир становится для человека «интимно близким». Истинным способом познания, способом проникновения в мир «экзистенции» объявляется интуиция («экзистенциальный опыт» у Марселя, «понимание» у Хайдеггера, «экзистенциальное озарение» у Ясперса), которая являет собой иррационалистически истолкованный феноменологический метод Гуссерля.
Значительное место в философии экзистенциализма занимает постановка и решение проблемы свободы, которая определяется как «выбор» личностью одной из бесчисленных возможностей. Предметы и животные не обладают свободой, поскольку сразу обладают «сущим», эссенцией. Человек же постигает своё сущее в течение всей жизни и несёт ответственность за каждое совершённое им действие, не может объяснять свои ошибки «обстоятельствами». Таким образом, человек мыслится экзистенциалистами как строящий себя «проект». В конечном итоге, идеальная свобода человека — это свобода личности от общества.
[править] История и представители
В России экзистенциализм возник накануне Первой мировой войны 1914—1918:
* Л. Шестов
* Н. А. Бердяев
В Германии экзистенциализм возник после Первой мировой войны:
* К. Ясперс
* М. Хайдеггер
* М. Бубер
Нашёл своих последователей в период Второй мировой войны 1939—1945 во Франции:
* Ж.-П. Сартр
* Г. Марсель
* М. Мерло-Понти
* А. Камю
* С. де Бовуар
В 1940—1950-е годы экзистенциализм получил распространение и в других европейских странах:
Австрия:
* В. Франкл (логотерапия)
Италия:
* Э. Кастелли
* Н. Аббаньяно
* Э. Пачи
Испания:
* Х. Ортега-и-Гасет (относительно близок)
В США идеи экзистенциализма популяризировали:
* У. Лоури
* У. Баррет
* Дж. Эди
* И. Ялом (экзистенциальная психология)
Великобритания:
* А. Мёрдок
[править] Родственные направления
К экзистенциализму близки религиозно-философские направления:
Французский персонализм:
* Э. Мунье
* М. Недонсель
* Ж. Лакруа
В немецком протестантизме — диалектическая теология:
* К. Барт
* П. Тиллих
* Р. Бультман
[править] Предшественники
Своими предшественниками экзистенциалисты считают:
* Блеза Паскаля,
* Сёрена Кьеркегора,
* Франца Кафку,
* Мигеля де Унамуно,
* Ф. М. Достоевского,
* Фридриха Ницше.